Том 3. Линия связи. Улица младшего сына

Дядя Гриценко затянулся, прикрывая раздувшийся огонек ладонью, затем аккуратно потушил цигарку, притоптав на земле.

– Ну, добре, Вовка, поговорю насчет тебя с командиром. Может, так и вернее будет, чтобы тебе с нами уходить. Пошли пока в хату, повечеряем, а то машина в город пойдет. Пора тебе до дому.

Когда Володя, наспех поев, уже собирался уходить из домика Гриценко, хлопнула дверь, и из темноты двора вошел в горницу, щуря блестящие черные глаза, огромный, необыкновенно красивый и на диво хорошо сложенный человек в сапогах, короткой куртке, перехваченной поясом, и фуражке, сбитой на затылок. Он был так высок, что, входя, наклонился, чтобы не зацепиться головой за притолоку. Блеснули чистые белые зубы, когда он заговорил:

– Вечер добрый, Иван Захарович! Не помешаю?.. Здравствуйте, хозяюшка! Как здоровьичко?.. Лучше?

– Присаживайтесь, милости прошу, Александр Федорович, – сказал дядя Гриценко, подставляя гостю крашеную табуретку. – Может, покушаете с нами?

Гость, широко шагнув, легко кинул под себя табурет и сел:

– Нет, спасибо, ел недавно, да и некогда. Я на полминуты. Завтра опять тебе в город придется съездить. Там по распоряжению товарища Андрея… Понятно?.. – Он взглянул многозначительно на Гриценко. – Звонили, что орехов и стручков обещают. Понятно?.. Чей хлопец? – спросил он, кивнув в сторону Володи.

– Да с городу родственник, племяш вроде. Кореши они у меня с Ванькой моим. Дубинина Никифора – может, слышали? – сын.

– А-а… знаю. На флот который ушел, – протянул гость и посмотрел на Володю, как показалось тому, внимательно и одобряюще.

– Пристал, чтобы тоже его к нам взяли, – искоса поглядывая на гостя, проворчал дядя Гриценко. – Ну до того пристал, прямо как татарник к собачьему хвосту, – не отцепишь!

Гость кинул быстрый, настороженный взгляд на Володю:

– А откуда знает? Ведь из Керчи сам?

– Да с машиной сегодня увязался, шутенок, – смущенно пробормотал дядя Гриценко. – Оплошка моя. А уж тут разве скроешь от него? У него глаза приметливые, это ужас просто! Подо все подбираются. Все у него на заметку идет.

– Мал уж больно, – проговорил высокий. – Так-то парень, вижу, ничего, да мал.

– Где ж я мал?! – Володя сразу взвился на скамейке. – Это я только ростом так задержался, а мне уж в августе месяце на пятнадцатый год перешло.

– Да ты на цыпки-то не становись, – сказал дядя Гриценко, заглядывая под стол на ноги Володи. – И так ты парень собой видный, что говорить.

Гость рассмеялся хорошо и раскатисто. Так блеснули его белые зубы, такую славную возню учинили смоляные искорки в глазах гостя, под тесно сведенными прямыми бровями, что даже Володе самому сразу стало весело.

– Ну, доброй ночи вам, – промолвил гость, вставая. Он потянулся, хруст пошел по его большому и сильному телу. Ударил фуражкой о ладонь, с размаху надел ее на голову, попрощался и в дверях вдруг совсем по-мальчишески, озорно подмигнул Володе: – Ладно, поглядим. Мать-то отпустит?

И, наклонившись, не дожидаясь ответа, распахнул дверь, шагнул в черный провал ночи.

– Дядя, это кто был? – спросил Володя.

– Эх ты, не разобрался! – сказал Ваня, все время смирно сидевший поодаль. – А тоже говорит, я все знаю…

– Ну ты, цыц! – пригрозил ему отец. – Болтать больно стал! – Он помолчал, посмотрел на Володю, потом покачал головой: – Да ладно уж, скрывать тут нечего. – И он сказал с солдатским уважением: – То сам командир был наш Зябрев Александр Федорович!

Вернувшись в город, Володя наутро пошел проститься с Юлией Львовной и Светланой.

– Здравствуй! Мама дома? – спросил он у Светланы, входя в темную кухоньку учительской квартиры.

– Дома я, дома! – раздалось откуда-то из-под потолка, и Володя, взглянув наверх, увидел Юлию Львовну: она стояла на лесенке, прислоненной к стене. Володя, еще не приглядевшись со света, не заметил ее. – Электричество вот чиню, – объяснила Юлия Львовна сверху. – После той бомбы все у нас разладилось. Отовсюду дует, двери не закрываются. И вот опять с пробками что-то… Полчаса уже бьюсь.

– Юлия Львовна, вы оттуда слезайте, – предложил Володя, – я вам это в два счета…

– А умеешь? Мне помнится, ты больше занимался обратным: пережигал пробки, оставлял всех в темноте.

– Это когда еще я неученый был совсем.

– Ну, действуй, ученый, – сказала Юлия Львовна и легко спустилась с лесенки.

Володя мигом взлетел на верхнюю ступеньку. Пристроился удобнее. Пощупал пробки в предохранителе, вытащил из кармана, где у него хранилась всякая техническая мелочь, тоненькую проволоку, навертел на карандаше «жука». И вмиг вспыхнула, мигнула разок и засияла лампочка в коридоре, осветились комнаты, где до этого было темно – из-за фанеры, вставленной в окна вместо выбитых стекол. Медленно налились огнем спиральки на электрической плитке, и Володя так величественно сошел с лесенки, словно был оратором, спускавшимся с трибуны, либо статуей, сошедшей с пьедестала.

– Вот и весь разговор!

– Смотри, какой ты мастер, Дубинин! – похвалила Юлия Львовна. – Мастер – золотые руки.

– Ну, пустяк дело-то, – поскромничал Володя.