Том 3

Входит Гордон. Несколько секунд стоит на пороге.

Гордон(победоносно). А я не понимаю.

Фей(укоризна). Гарри… вы никогда не отличались большой тактичностью, но все же…

Эйнштейн. Рад вас видеть, молодой человек.

Фей. Гарри, где скитается Антуан?

Гордон. Там что-то случилось с нашей общей знакомой.

Фей. С Анхилитой?

Гордон. Да. Разве вы ничего не знаете? Она умерла. Самоубийство. Без объяснения причин. Письма не оставила.

Эйнштейн. У нынешнего поколения свои правила, но я не говорил бы этого теперь.

Гордон. Какая разница: теперь, не теперь.

Фей. Гарри прав. Какая разница?

Эйнштейн. Тогда простите.

Гордон. Мне не пришло бы в голову ехать на похороны. У Антуана всюду вывихи… Может быть, жесты.

Фей. Ничего, пусть. Его можно понять.

Гордон(категорически, до вызова). Нельзя!

Эйнштейн. Что с вами, молодой человек, почему вы так агрессивны?

Гордон. Приятно, но я не молодой человек. Мы все давно не молоды. И я пришел к вам, мэтр, потому что вы являетесь нашим духовным отцом. Я прошу вас: повлияйте на Антуана Притчарда, он давно не молод, пора отказаться от псевдо- гамлетовских номеров. В его годы пора уже знать «быть или не быть». Он плохо кончит.

Фей. А что он делает?

Гордон. Скажу. Минуту терпения. Сначала надо с точностью установить, что мы, ученые-физики, делали бомбу для военных целей. Военные люди во главе с нашим нынешним президентом нашли нужным сбросить бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Мы, ученые, знали, каковы могут быть результаты, и Притчард знал это лучше всех нас. Не так ли? И я сейчас не могу понять ученых-физиков, страдающих от угрызения совести, точно школьники, стащившие у папы доллар. Позор. К тому же совесть весьма условная и, во всяком случае, не научная категория. Будь у японцев такая бомба, они бы, не моргнув глазом, сбросили ее на нас. В конечном счете, Антуан сделал карьеру на атомной бомбе. Его считают чуть ли не первым человеком после президента. И пусть он задумается, дорогая Фей. Он занимает высшие секретные посты, ему доверяет страна свои тайны. Тут нельзя играть роль какого-то…

Фей. Гарри, не забывайтесь. Антуан никаких ролей не играет.

Гордон. Тем хуже для него. Если ты сел в современный экспресс и вдруг решил, что лучше пойти пешком, то не спрыгивай по крайней мере на полном ходу…

Фей. Это правда…

Гордон. Я же все знаю. Он мне проговорился уже тогда, когда мы ее пробовали в зоне смерти. Библия. Это покаяние. Теперь после Хиросимы, как завещали еврейские пророки Ветхого завета, он ищет искупления. Это самая скверная игра, на которой можно потерять все.

Фей. Гарри, подумайте, что вы говорите… Вы говорите отвратительные вещи.

Гордон. Я говорю дело и только дело. И еще раз повторяю: мэтр, вы являетесь духовным отцом Антуана… но, может быть, вы внушаете ему эти ветхозаветные идеи… вы же еврей…

Эйнштейн(открыл дверь). Пожалуйста. И никогда не входите в мой дом. Я не буду жалеть о том, что знал вас, я забуду об этом.

Гордон молча удаляется.

Фей. Гарри сошел с ума. Он испугался… все они несчастны. Верните его.

Эйнштейн. Мне безразлично, как рождаются мерзавцы… В результате испуга или как-то иначе. Этот уже хочет делать супербомбу… Я знаю… Он сбросит бомбу на Париж, на Москву, на Рим, лишь бы при дворе современного Тиберия[71] сказали, что он благонадежен. О мерзавцы…

Эпизод девятый

Место действия первого эпизода. Розовый зал, как и тогда, залит ярким светом. Столик с коктейлями. Меллинген и сенатор.

Меллинген(мягко). Ты уж, пожалуйста, не веди себя, как свинопас.

Сенатор. Да-да-да, я свинопас с Дикого Запада, как мои друзья говорят за моей спиной! Ты получил шлифовку в каких-то там изысканных колледжах. Ты — знать Нью-Йорка. А я имел дело с быками…

Меллинген. Нашел чем хвастаться. Быки не лучшее, что есть в природе.

Сенатор. Ты без быков подохнешь в своем вонючем Нью-Йорке. И наконец, мои предки были пионерами, врубившимися с топорами и пистолетами в эту страну.

Меллинген. Мои предки тоже были пионерами, но…

Сенатор. «Но», «но»… Ничего не «но». Я приехал сюда не для того, чтобы распивать коктейли с мистером Эйнштейном. У меня с ним будет деловой разговор. А раз деловой, то грубый. Ты можешь пожимать плечами, пока их не вывихнешь, а я буду гнуть свою линию. Мы их распустили. Какого черта он орет: «Запретите бомбу», «запретите бомбу». Идиот. Без этой бомбы нас сожрут красные, сожрут китайцы. Хоть он сам такой же.

Меллинген(веселится). Китаец?

Сенатор. Пожалуйста, не шути. У меня имеются кое-какие данные. Он стоит за социализм.

Меллинген. Милый умник, эти ученые-идиоты, как ты их называешь, показали, на что они способны.