Том 3

Эйнштейн. Почему вы пришли ко мне, а не к тем людям, которые работали с фашистами и, может быть, теперь работают? Не у меня в руках банковское золото… Я бедняк. Мне оправдываться не в чем. Поймите, что мир постигло зло, какого не было со времен крестовых походов. Мир, то есть все человечество, а не один народ.

Чезаре. Я подыхал от радости, когда Альберт Эйнштейн сошел на эту землю. Мне хотелось кричать: евреи, радуйтесь, веселитесь… Но сейчас я узнал самую печальную правду: вы не наш.

Эйнштейн. Послушайте, Чезаре…

Чезаре. Я Эпштейн!

Эйнштейн. Я ненавижу слово «наш» в том смысле, какой вы ему сейчас придали. Мы как все. И вы, Эпштейн, страдаете точно так же, как всякий нищий… негр, американец, иудей… Вот вы меня назвали богом, смешно, конечно, — но если бог, то очень жалкий. Я ничего не знаю, кроме нескольких строчек на бумаге, испещренных замысловатыми знаками. Они считаются великими открытиями. Пусть так. Я ничем не могу помочь страдающему человечеству. Беспомощен. Вы заставили меня выговориться. Я давно молчу.

Чезаре. Не так я представлял себе Эйнштейна. Да. Не так. Мы — маленькие люди — легко преувеличиваем значение имен. Неужели вы не можете пойти к американскому президенту и сказать ему все?

Эйнштейн. Не знаю. Могу, наверно. А для чего? Он знает больше, чем мы с вами.

Чезаре. Альберт Эйнштейн, вы должны кричать, а вы молчите. Ваше высокое слово…

Эйнштейн. Ах, «слово», «слово»… Наивный человек… Гитлер решил зачеркнуть шестьдесят миллионов русских… Неужели вы думаете, что его потрясут мои слова?

Чезаре. Да, теперь я вижу: вы не наш. (Уходит.)

Входят Адамсы и Анхилита.

Анхилита. Мы пришли не вовремя. Мне лучше уйти.

Эйнштейн. Лучшего времени не найти. Я бездельничаю. Приветствую вас, друзья мои. Врач прописал мне общество хороших людей. С ними я всегда выздоравливаю. (Анхилите). Послушайте, дитя мое, вы какая-то не та.

Анхилита. Увы, я та… в этом все дело.

Элла. Меняются другие. Она осталась прежней.

Эйнштейн. Боюсь, что я знаю, о чем вы говорите.

Элла. Все мы знаем… Не надо загадок, Анхилита.

Анхилита. А что мне скрывать? Я шла к вам, мистер Эйнштейн, чтобы узнать, как мне разыскать Антуана.

Эйнштейн. Не знаю.

Анхилита. Вы не знаете?!

Эйнштейн. И я не знаю.

Анхилита. Что же это значит?

Эйнштейн. Что Антуан давно не Антуан, каким вы его знали, а великий деятель Америки, и теперь никто не знает, где находится этот новый небожитель. Я слыхал, что его привозят в Белый дом в бронированных автомобилях. Но это слухи. Никто ничего толком не знает. Эта страна, если ей надо, умеет хранить свои секреты.

Анхилита. Значит, я его больше не увижу.

Чарльз. Анхилита, скажите, что за человек этот необыкновенный Антуан? Для меня он загадка.

Элла. Двойственный человек. Точней — двуличный.

Анхилита. Он многое скрывал… даже от близких. Но это другое. Со мною он был откровенен.

Чарльз. Он действительно мечтал сделаться коммунистом?

Анхилита. Он хотел уехать драться за испанскую революцию. Я его не пустила.

Элла. И напрасно. Он не уехал бы. А вы помогли ему обмануть вас и себя заодно. Он всегда будет думать, что ему не дали принести жертву.

Анхилита. Может быть, и так. Все несчастны. Он — также.

Элла. Не понимаю я таких несчастных. Коммунист по убеждениям женится на миллионах.

Анхилита. Он не женится на миллионах. Я знала, что он полюбит Фей, когда он и не думал на ней жениться.

Элла. Он вас предал, девочка. Точней — вашу любовь.

Анхилита. Фей мне когда-то говорила: любовь, как смерть. Теперь я это чувствую всей моей кожей. И не могу вам ничего объяснить. Я права. Он несчастен. Но, может быть, и вы правы, когда считаете его предателем. Ведь предатели тоже несчастны.

Элла. Да, они несчастнее честных людей, но я не могу сочувствовать предателям.

Эйнштейн. Не мучьте вы ее! Антуан не предатель… Элла, сделайте нам кофе.

Анхилита. Нет, какое же мучение. Я всех вас так любила… Но мне действительно не повезло. Не надо было… я из простой семьи… про нас говорят: толпа. А Антуан — элита. Жаль, что я его больше не увижу. Только это. Прощайте, мистер Альберт. Прощайте, Чарльз. Прощайте, Элла. (Уходит.)

Чарльз. Театрально.

Элла. Кажется, нет, не театрально. Боюсь я за нее. Никогда я не видела ее такой отсутствующей.

Эйнштейн. Я слушал и страдал. Неужели этот человек погиб для науки? При такой одаренности так бесхарактерен.

Чарльз. Откуда вы взяли, что он бесхарактерен?

Эйнштейн. Взял. Характер — это соответствие между идеями и поступками. У него этого нет.

Элла. Я пойду сварю кофе. (Уходит.)

Эйнштейн. Что хорошего, Чарльз? Врачи запретили мне газеты. Говорят, ко мне все прилипает. Я субъект ранимый.

Чарльз. Все по-старому.

Эйнштейн. Русские ушли из Сталинграда?

Чарльз. Нет. Но, кажется, уйдут.