Том 2. Повести и рассказы

– Отлично! Идемте…

Они вышли на улицу. У Токарева все еще стоял в ушах дикий хохот больного. Он поморщился.

– А должно быть, тяжелое впечатление производят такие больные.

Варвара Васильевна опустила глаза и глухо ответила:

– Не знаю, на меня они решительно никакого впечатления не производят. Вот ушла оттуда, и на душе ничего не осталось. Как будто его совсем и не было.

В городском саду, где отдавались лодки, по случаю праздника происходило гулянье. По пыльным дорожкам двигались нарядные толпы, оркестр в будке играл вальс «Невозвратное время». Токарев сторговал лодку, они сели и поплыли вверх по течению.

Городской сад остался позади, по берегам тянулись маленькие домики предместья. Потом и они скрылись. По обе стороны реки стеною стояла густая, высокая осока, и за нею не было видно ничего. Солнце село, запад горел алым светом.

Шеметов, как столб, стоял на скамейке и смотрел вдоль реки. Катя сказала:

– Сережа, Вегнер! Столкните, пожалуйста, Шеметова в воду: он мне заслоняет вид.

Сергей, молчаливый и нахмуренный, сидел на корме и не пошевелился. Вегнер сделал движение, как будто собирался толкнуть Шеметова. Шеметов исподлобья выразительно взглянул на него и грозно засучил рукав.

– Посмотрю, кто на это решится!

Не родилась та рука заколдованная
Ни в боярском роду, ни в купеческом!..[9]

Он стоял в ожидании, сжимая кулаки. Потом сел и самодовольно сказал:

– Вот что значит вовремя привести подходящий стих! Никто не осмелился!

Токарев греб и задумчиво глядел себе в ноги. Балуев произвел на него сильное впечатление. Он испытывал смутный стыд за себя и пренебрежение к окружающим. В голове проносились воспоминания из студенческого времени. Потом припомнилась сцена из ибсеновского «Гюнта»[10]. Задорный Пер-Гюнт схватывается в темноте с невидимым существом и спрашивает его: «Кто ты?» И голос Великой Кривой отвечает: «Я – я сама! Можешь ли и ты это сказать про себя?..»

Шеметов острил и шутливо пикировался с Катей. Варвара Васильевна и Вегнер смеялись. Сергей молчал и со скучающим, брезгливым видом смотрел на них.

– А Сережа сидит, как будто уксусу с горчицей наелся! – засмеялась Катя.

Сергей сумрачно ответил:

– Не вижу, чему смеяться. Ваши остроты нахожу ужасно неостроумными.

Вдруг Катя насторожилась:

– Что это?

Далеко в осоке отрывисто и грустно ухала выпь – странными, гулкими звуками, как будто в пустую кадушку.

– Выпь, – коротко сказал Сергей.

– Какие оригинальные у нее звуки! Что-то такое загадочное!

Шеметов невинно спросил Сергея:

– А что такое выпь… рыба или птица?

Сергей молча отвернулся, наклонился с кормы и опустил руку в воду.

– Это он выпь хочет выловить, показать нам! – догадался Шеметов.

– Нет, брат, выпь ловить я тебя самого в воду спущу! – злобно ответил Сергей.

Варвара Васильевна засмеялась:

– Нет, Сереже положительно нужно дать валерьянки! Его сегодня какая-то блоха укусила.

Сергей обратился к Токареву:

– Владимир Николаевич, дайте мне погрести!

Он сел на весла и яро принялся грести. Лодка пошла быстрее. Сергей работал, склонив голову и напрягаясь, весла трещали в его руках. Он греб минут с десять. Потом остановился, отер пот с раскрасневшегося лба и вдруг со сконфуженною улыбкою сказал:

– Однако какой из меня со временем выйдет паскудный старичишка!

Все засмеялись.

– Черт знает что такое!.. – Сергей помолчал и задумчиво заговорил: – Ужасно гнусное впечатление оставила во мне сегодняшняя встреча! Может ли быть что-нибудь противнее? Сидит он – спокойный, уверенный в себе. А мы вокруг него – млеющие, умиленные, лебезящие. И какое характерное с нашей стороны отношение: мягкая снисходительность с высоты своего теоретического величия и в то же время чисто холопское пресмыкание перед ним. Как же! Ведь он – «носитель»! А мы – что мы такое? Пустота, которая стыдится себя и тоскует по нем, «носителе». Жизнь, дескать, только там, а там ты чужой, органически не связан… Какая гадость! Почему он так гордо несет свою голову, живет сам собою, а я только вздыхаю и поглядываю на него?

В конце концов я сам себе исторический факт. Я – интеллигент. Что ж из того? Я не желаю стыдиться этого, я желаю признать себя. Он хорош, не спорю. Я верю в него и уважаю его. Но прежде всего хочу верить в себя.

– А этой веры нет и не может быть, – грустно возразила Варвара Васильевна.

Сергей вызывающе спросил:

– Почему это? Чем я хуже его? Какая между нами разница?

– Та разница, что ты вот и теперь уже стал паскудным старичишкой, – ворчливо сказал Шеметов.

Сергей хотел что-то возразить, но нахмурился и замолчал. Он снова взялся за весла и стал усиленно грести.

Было уже совсем темно, когда они воротились к пристани. В городском саду народу стало еще больше. В пыльном мраке, среди ветвей, блестели разноцветные фонарики, музыка гремела.

На улицах было пустынно и тихо. Стояла томительная духота, пахло известковою пылью и масляною краской. Сергей все время молчал. Вдруг он сказал:

– Прощайте, господа, я пойду на вокзал. Поеду с ночным поездом: не стоит ждать до завтра!

– Сережа, можно и я с тобой? – спросила Катя.