Том 2. Повести и рассказы

– Захотел сам французские романы читать. Очень уж они меня заинтересовали. На квартире у нас, как воротимся с работы, один парнишка громко нам «Молодость Генриха Четвертого»[8] читал, – всю бы ночь слушал. Выучился я, значит, стал читать. Много прочел французских романов, тоже вот фельетонами зачитывался в «Петербургской газете» и «Петербургском листке». Даже нарочно для них в Публичную библиотеку ходил. Ну, а потом поступил я в вечернюю трехклассную школу, кончил там, – после этого, конечно, получил довольно широкий умственный горизонт.

Слушатели украдкою переглянулись. Выражение у всех вызвало умиление.

– И ведь вот штука какая любопытная! – улыбнулся Балуев. – Помню, читал я «Рокамболя»; два тома прочел, а дальше не мог достать; уж такая меня взяла досада! Что с ним дальше, с этим Рокамболем, случится? Хоть иди на деньги покупай книжку, ей-богу!.. Ну, ладно. Прошло года четыре. Уж Добролюбова прочел, Шелгунова, Глеба Успенского. Вдруг попадается мне продолжение… Желанный! Забрал я книжку домой, думаю, – уж ночь не посплю, а прочту. Стал читать, – пятьдесят страниц прочел и бросил. Такая глупость, такая скучища!.. А все-таки добром я ее помяну всегда, она меня читать приучила. Ну, а час-то который сейчас? – обратился он к Варваре Васильевне.

Варвара Васильевна вздохнула:

– Пора идти, а то на поезд опоздаете! А может быть, останетесь до завтра?

– Нет, нельзя, нужно спешить! Спасибо на угощении. Прощайте!

В своей черной блузе, в пыльных, отрепанных сапогах, он обошел стол, протягивая всем широкую руку. Катя робко поднялась и – розовая, с внимательными, почтительными глазами – ждала.

Балуев протянул ей руку. Она вложила в эту грубую, мозолистую руку свою белую, узкую руку и крепко пожала ее. Глаза засветились умилением и радостным смущением.

Балуев взял со стула свой узелок и вышел в сопровождении Варвары Васильевны.

Все сидели молча. Варвара Васильевна воротилась.

– Как он, однако, изменился! – задумчиво произнес Токарев. – И какой он крепкий, цельный – прямо кряжистый какой-то!

– Да. Ничего нет похожего на прежнее, – сказала Варвара Васильевна. – Помните, раньше? Горячий, пылкий, – но совсем как желторотый галчонок; разинул клюв и пихай в него, что хочешь. Ну, а теперь…

Вегнер печально спросил:

– А теперь?.. По-моему, это положительно ужасно! Такое отрицание теории – гибель и смерть решительно всему. Мы это поймем, но поймем слишком поздно.

– Да, печальная штука! – согласился Сергей. – Но еще печальнее, что покоряет это, пригнетает как-то… Сила чуется.

Дверь быстро раскрылась. Вошла Таня – запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Оглядела комнату. – Уехал уже?

– Уехал, конечно.

– Ах ты господи! Ну, что это!.. Что, что он рассказывал? – жадно обратилась она к Варваре Васильевне и Сергею.

– Любопытный парень!.. – С медленною улыбкою Сергей неподвижно глядел в окно. – Как это он ловко выразился насчет обмозоленных книжкою мозгов! Черт его знает, какой-то совсем особенный душевный строй!

Таня быстро прошлась по комнате и решительно сказала:

– Слушайте, Митрыч! Теперь пять минут шестого, поезд отходит без четверти шесть. Поедем на извозчике на вокзал. Вы меня познакомите с ним.

– Что ж, поедем!

Они оба вышли.

VIII

В дверь раздался стук.

– Войдите!

Вошел больничный фельдшер Антон Антоныч, в белом халате и розовом крахмальном воротничке. Был он бледен, на вспотевший лоб падала с головы жирная и мокрая прядь волос.

– Варвара Васильевна, Никанора привезли: взбесился!

– Да что вы?.. Никанор? Взбесился-таки?

– В телеге привезли из деревни, связанного… Я, изволите видеть, дежурный, а доктора нет. Уж не знаю снимать ли его с телеги или доктора подождать. Больно уж бьется, страшно подойти. За доктором-то я послал.

Варвара Васильевна быстро надевала белый халат.

– Ну, вот еще – ждать! Что ж ему так связанным и лежать?.. Пойдемте!

Они поспешно вышли.

Оставшиеся вяло молчали. Было очень жарко. Сергей сидел у окна и читал «Русские ведомости».

– Духота какая!.. Давайте, господа, на лодке покатаемся! – предложил Шеметов.

– Что ж, поедем.

– Только, господа, подождемте Татьяну Николаевну, – сказала Катя.

Сергей сердито возразил:

– Ну, вот еще! Ждать ее!.. Она, может быть, только к ночи воротится!

Лицо его было теперь нервное и раздраженное. Токарев усмехнулся:

– Я готов пари держать, что она с ним села в вагон, чтоб проехать одну-две станции!

Где-то с силою хлопнула дверь. В больничном коридоре тяжело затопали ноги. Кто-то хрипло выкрикивал бессвязные слова и хохотал. Слышался громкий и спокойный голос Варвары Васильевны, отдававшей приказания. Шум замер на другом конце коридора.

Варвара Васильевна вошла в комнату. Катя со страхом спросила:

– Что это такое? Правда, бешеный человек?

– Да. Ужасно жалко его! Такой славный был мужик – мягкий, деликатный, просто удивительно! И жена его, Дуняша, такая же… Его три месяца назад укусила бешеная собака. Лежал в больнице, потом его отправили в Москву для прививок. И вот, все-таки взбесился! Буянит, бьется, – пришлось поместить в арестантскую.

Сергей встал.

– Ну, господа, идем. Будет ждать! Варя, хочешь с нами? Мы едем на лодке.