Том 2. Повести и рассказы

– Их только раз один разбить, тогда так и побегут, – поддержал Гаврилов.

Но все замолчали и задумались. Стало тихо. Бухали пушки, снаряды с тонким завыванием уносились вдаль.

– Господа, что ж, мы больше играть не будем? – теряя терпение, недовольно спросил Леденев.

– Чей черед метать? – встрепенулся Катаранов.

Резцов налил себе в стакан рому, и один, ни с кем не чокаясь, выпил. Он с вызовом поглядывал кругом. Тоже, офицеры!.. Что его раздражало, он не смог бы ясно высказать, но чувствовалось ему, что в душе у всех есть что-то скрытое и невысказанное. Было совсем не то, что должно быть, чего он ждал, когда ехал сюда.

Игра кипела, деньги кучками лежали на столе. Было удивительно, как легко они переходят от одного к другому. Резцов решительно подсел к столу, поставил на карту и взял; еще раз поставил – опять взял.

Он начал выигрывать. Как раньше карта странно не шла ему, так теперь вдруг пошла. Большие ставки он брал, свои банки снимал. В голове шумело, и было, как иногда бывает во сне: все происходило невероятно удачно, но чувствовалось, что иначе и не может быть. Как будто волна какая-то вдруг взнесла его наверх.

Вошел Волков.

– Господа, помните, вчера с нами тут играл один поручик Ромодановского полка? Остряк такой?.. Сейчас повезли транспорт раненых ромодановцев, я спрашивал о нем: убит. Прямо в лоб.

– Да что-о вы?.. – рассеянно спросил Катаранов. – Смотрите, опять всех бьет! – в изумлении прервал он себя.

– Снимаю банк, – объявил Резцов и загреб со стола наигранные деньги.

В голове кружилось от рома, было весело от выигрыша. А поручик вчерашний – убит!.. У него были блестящие, внимательно вглядывающиеся глаза, в тонких губах пряталась веселая насмешка, все смеялись, когда он говорил, – и убит! Как это все так быстро изменяется?.. Бухали пушки, тонко пели снаряды. «А завтра мы!» – мелькало в голове Резцова.

Волков присел к столу, погадал на талии и опять стал играть. Теперь все ставили на карту десятки рублей, смешно было вспомнить, что всего час назад могли быть ставки в рубль. Резцов острил, то и дело задорно шел «по банку», то выигрывал, то проигрывал.

И вдруг денег у него больше не оказалось. Как это случилось? Исчез выигрыш, исчезли все его собственные деньги… Резцов растерянно огляделся.

Игра равнодушно кипела, как будто полным ходом работала молотилка. Выигрывать было так удивительно легко и просто, он это только что испытал; легко – и так безнадежно трудно! Над головами беззаботных людей наклонялось что-то темное, загадочное и державное; трудное оно делало сказочно легким, легкое – неодолимо трудным, и хотения его были непонятны. Вот Леденев, – ему все время неизменно везет, он выиграл уж больше двух тысяч.

Деньги непрерывно двигались по столу. Но это были не всегдашние деньги, с определенною, устойчивою ценностью. Это было что-то призрачное, текучее и изменчивое: в минуту оно могло исчезнуть, в минуту могло разрастись до громадных размеров. Резцов смотрел. Люди с красными от вина лицами играли, острили, смеялись. Вчера за этим же столом поручик тоже играл и острил, – сегодня он с пробитою головою валяется в темноте на мерзлых грядках, голодные собаки отдирают от челюстей весело улыбавшиеся вчера губы. А пуля легко могла пролететь на два вершка правее или левее, – и тогда он завтра опять сидел бы здесь, играл бы и смеялся.

Катаранов, расправляя ноги, встал. Он спустил восемьсот рублей. Его ли все это были деньги, или тут были и казенные?.. Глаза его по-прежнему смотрели весело и задорно.

Денщик подскочил к Катаранову с платяною щеткою.

– Ты чего?

– Брюки, ваше благородие, почистить… Мелом измазали…

– Не надо… И так вычистили!

Кругом засмеялись. И громче всех, довольным, удачливым смехом смеялся Леденев. А Резцов с ненавистью думал: в то время, как товарищи Леденева мерзнут на позициях и подвергаются опасностям, он спокойно живет себе в обозе второго разряда и приезжает в полк раз в месяц для выдачи жалованья.

Метал Леденев. Катаранов не играл. Он пил чай пополам с ромом и смотрел.

Дверь качнулась и затрещала, кто-то шарил в сенях по решетчатой стене, оклеенной бумагою. Хриплый голос грубо и грозно обругал денщика, и в комнату ввалился капитан в потертой шинели, с тусклыми, выцветшими погонами. Он был очень пьян, белесые, взлохмаченные волосы падали на наклоненное лицо, весь он был какой-то тусклый ивошел, как будто никого не видя.

– Тут я, что ли… папаху забыл? – пробормотал он, как будто спрашивая самого себя.

Офицер был чужой. Катаранов вспомнил, что днем много пил с ним, объяснялся в любви, что выпили на «ты» и что звать его Женькой.

Капитан непослушными руками перебирал сваленные на кханах шинели и папахи, и все казалось, что он не подозревает присутствия в фанзе людей.

Катаранов крикнул:

– Женька, садись в макашку!

Капитан продолжал рыться в шинелях и что-то бормотал. Леденев вежливо обратился к нему:

– Вам дать карту?

Офицер, не оборачиваясь, буркнул:

– С-со… со входящими!

Леденев взглянул на него и предупредил:

– В банке четыреста с лишним рублей.

Капитан утвердительно кивнул сам себе головою и повторил:

– Со входящими!