Том 2. Повести

Трактирщик Коряк даже слегка струхнул. Что произошло вдруг с его трактиром? Это уж не от бога, а от нечистой силы. Да разорвись он хоть на десять частей, не успеть ему подавать гостям вино. А тут еще каждый посетитель хочет непременно с самим хозяином поговорить. С десяти мест сразу слышится:

— Коряк, на два слова!

— Эй, хозяин, на минутку!

— Оглох, что ли, хозяин?

И все, как один, спрашивают об остановившихся в гостинице приезжих красавицах: шепотом, с жадным любопытством, явным нетерпением. Ага! Теперь уж и Коряк стал наконец догадываться: красавицы крестьяночки — вот кто виновник такого наплыва посетителей.

— Иду, иду! — кричал он, появляясь то здесь, то там; взмокший от пота, летал он в погреб и обратно, громыхая сапогами по лестницам. На обслуживание гостей он поставил старого слугу, другого послал на улицу Горшечников, за своим старшим братом-мясником: чтобы тот со всеми домочадцами немедленно спешил к нему на помощь, потому что гости буквально осаждают «Белку».

К моменту, когда селищанки явились обедать, трактир был так забит посетителями, что старая тетушка Коряк, разнося гостям блюда с великолепными, только что приготовленными кушаньями, которые источали аппетитные запахи, едва могла протиснуться между столами.

А гости все прибывали. Вот ввалилась возвратившаяся с соколиной охоты компания важных господ с охотничьими рогами через плечо, среди них сам Лошонци и Драгафи.

Ну, еще бы! Ведь слух о том, что прибывшие по приказу короля в столицу «образцы селищенских женщин» остановились в «Белке», разнесся по городу с быстротой молнии, и вся столица сразу пришла в движение. Ради того, чтобы посмотреть на такое, кажется, стоило восстать и из могилы.

В трактире уже негде было яблоку упасть. Многие считали себя счастливыми, если им удавалось заполучить местечко хотя бы во дворе или перед домом. Но, разумеется, есть предел всему. Вскоре уже и снаружи негде стало размещать гостей. Вечер был приятный, теплый, да и вина в погребе было достаточно, однако, хотя Коряк уже и у соседей окрест позаимствовал множество столов и стульев, на всех желающих места все равно не хватило.

Коряк был на седьмом небе от блаженства, лицо его радостно, торжествующе сияло, а глаза с благодарностью взирали на гостьюшек из Селища. О господи, до чего же они хороши! Особенно вон та маленькая чернявая, что все время улыбается. Да ее улыбка и солнце затмевает!

Старая матушка Коряк тоже хлопотала между столами. Но женщина всегда остается женщиной: она, в отличие от своего витающего на верху блаженства сына, в нежданном наплыве посетителей увидела не первую улыбку счастья, а отличную возможность отомстить, расплатиться за бесконечную вереницу унижений, которые она вынуждена была сносить вот уже много лет подряд. И она тотчас же послала свою служанку Верону в «Черный Буйвол» с просьбой:

«Наша барыня велела кланяться вашей молодой барыне и просила у нее взаймы сколько можно свободных столов и стульев. А то нам уже не на что посетителей сажать».

Вместо ответа, «молодая барыня» (которой тоже шло уже к шестидесяти) не мешкая бросилась в угол за метлой и, наверно, как следует отделала бы девчонку, если бы толстый полнокровный Вольфганг Троеглазый, что-то разыскивавший в это время в ящике стола, заслышав просьбу Вероны, не сделался бы от гнева краснее сукна и с яростным возгласом: «За такую наглость Коряк еще поплатятся!» — не рухнул бы под стол.

— Ой! — И Буйволица с душераздирающим воплем выронила метлу. — Ой, помер, помер! Помогите! Воды, воды!

Она припала к мужу, обхватила руками его голову, а добрая Верона тем временем сбегала за водой, и они уже вдвоем принялись опрыскивать лицо трактирщика. Однако полегчало хозяину «Буйвола» лишь после того, как явился спешно вызванный будайский цирюльник Константинус Коста, тут же пустивший ему кровь: Вольфганга Троеглазого попросту хватил небольшой удар.

А Верона с важным видом отправилась домой, горя нетерпением поскорее рассказать о происшествии своим хозяевам:

— Ну, хорошенькое же угощеньице мы преподнесли соседу! Паралич разбил Буйвола.

Тут уж и Коряки перепугались: «Теперь все в городе опять на нас рассердятся». Но случилось как раз наоборот. Лишь только посетители «Белки» прослышали о происшедшем, общественное мнение немедленно вынесло свой приговор: «Так и надо завистливому псу! Один-единственный раз пришли посетители к Коряку — и Буйвол рассвирепел. Тогда как Коряк вот уже много лет подряд смиренно сносит суровую немилость судьбы. А между тем у него и вино отличное, и вообще, бог знает почему, но чувствуешь себя у него как-то уютнее». Одним словом, удар, сразивший Вольфганга, был истолкован в пользу Коряка. Таково счастье: как начнет оно кому-нибудь благоволить, уж норовит сплести своему избраннику лавровый венок даже из его недостатков.