Том 2. Повести

Под вечер наши селищанки отправились вместе с господином Рошто взглянуть на город, на его лавки и базары, где венецианские и греческие купцы продавали удивительные товары; тем не менее гости в «Белке» все прибывали: ведь красавицы скоро должны были возвратиться к ужину. Весь вечер вокруг трактира толпились люди, и все улицы окрест были тоже полны народу. За ужином гордые знатные господа, которые в иную пору и не заглянули бы в такой заурядный трактир, спешили завязать знакомство с хозяином, чтобы через него получить возможность перекинуться словом со знаменитыми красавицами. Ведь такой человек на следующий же день будет нарасхват во всех компаниях, только и разговору будет, что «этот вертопрах вчера за селищенскими красотками волочился».

Что делать — мода! Могучая движущая сила, богиня бездельников, и притом бессменная, царившая и при Зевсе, и при Юпитере, и во времена Иеговы. Да и сам христианский бог существует не в трех лицах, а в четырех, и четвертое его лицо — мода.

Хотя селищанки около десяти часов уже отправились на покой, гости не расходились из трактира до глубокой ночи, а когда к утру троицына дня все в доме стихло наконец, хозяйка дрожащими руками выложила на стол множество талеров и золотых — всю дневную выручку — и так сказала сыну:

— Знаешь ли ты, сынок, чему мы обязаны сегодняшним днем?

— Селищенским гостьюшкам…

— Твоей скрипке! — поправила его старушка. — Как тебе монах Кулифинтё присоветовал…

— Как так, матушка?

— Говорила я с нашими красавицами, когда спать их укладывала. Две высокие — вдовушки. Скажи, сынок, видывал ты когда-нибудь таких лебедушек? Ах, если бы и ты женился однажды, Янош! Погоди, что же это я хотела сказать-то! Да, а третья — румынка. На счастье, мы и сами из Надьварада, знаем по-румынски. Так что с ней я тоже поговорила. Вот уж красы-то в ком! И той, что всякому видно, и той, что от глаз скрыта! Понимаешь, о чем я говорю? Видела я ее, как она ко сну раздевалась. Ну, теперь понимаешь? Чего покраснел? Погляди-ка мне в глаза. Нравится тебе эта козочка? Ну вот и опять запамятовала, что хотела сказать-то… Да, так вот, толковали мы с ней, толковали и заговорили о том, как они угодили сюда, в «Белку», а не к «Черному Буйволу». Румыночка и говорит: тот господин, что их к королю напоказ привез, хотел к «Буйволу» идти, а маленькая Вуца — Вуцей зовут румыночку — услыхала, как ты на скрипке играешь и, словно околдовал кто ее, стала просить: «Пойдемте да пойдемте в «Белку»!» Вот видишь, значит, все же хорошо, когда овечка с конем разговаривает?! Постой, что это я хотела тебе сказать? А, вспомнила! Теперь я так думаю, надо бы и коню с овечкой поговорить. Эта девушка счастье нам принесла, так что и ты перемолвись с ней словечком. Не иначе как самим господом богом она нам послана. И такое у меня предчувствие суеверное, что нельзя ее нам от себя отпускать. Хоть она и простая крестьянка, да разве в звании дело! Ведь красива она, что твоя герцогиня. Будь я на твоем месте, я бы ее отсюда ни за что не отпустила, а женилась бы на ней. Что-то я еще хотела сказать? Да, выпытала я у нее, что и ты ей нравишься…

— Неужто?! — воскликнул Коряк, и глаза его заблестели.

А наутро, когда селищенские красавицы явились к завтраку, Коряк преподнес обеим вдовушкам по одной розе, а маленькой Вуце две — белую и красную.

Две молодицы переглянулись насмешливо и надули губки, словно хотели сказать: «Смотри-ка, этот губошлеп считает румынку красивее нас с тобой».

Господин Рошто в шутку даже пожурил Коряка:

— Эй, трактирщик, как ты смеешь делать различие между моими красавицами! Это право принадлежит только самому королю.

А тот и ответь ему по-румынски, чем немало удивил всех, особенно Вуцу:

— Король будет только глазами судить, а я и сердцем чувствую.

Маленькая смугляночка вспыхнула словно факел, и стыдливо потупила взор.

— Что ты болтаешь, злодейская твоя душа! — по-румынски обругал его управляющий.

— А то, ваше благородие, — торжественно возразил Коряк, — что, поскольку женщины прибыли к королю просить себе мужей, то я вот и вызываюсь быть мужем одной из них. Отдайте; ваше благородие, мне эту девушку в жены.

Вуца вскочила со своего стула и уже хотела было выбежать, но от дверец вернулась обратно. Сердечко у бедняжки билось так сильно, что, казалось, все находившиеся в комнате могли бы слышать его стук, не заглуши его господин Рошто своим криком:

— Что я, с ума сошел? Или ты сам спятил? Как же! Стану я ради тебя разбивать свою коллекцию. После того как с таким трудом собрал ее!..

Только тут он сообразил, что сболтнул лишнее, и хлопнул себя ладонью по губам: ведь ему строго-настрого запретили говорить о том, что его «селищанки» нарочно подобраны из разных мест.