Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Ваня(подходя к карте). Одна двадцатитысячная. По ней мало что видно. Вот у гвардии полковника карта, так это карта.

Тетя Саша(показывается в дверях). Готова ванна.

Ваня. А если, пока я моюсь, гвардии полковник придет?

Оля. Скажу ему, что ты здесь.

Ваня. Только сразу скажите. Может, у него приказания будут. (Выходит.)

Звонок в передней. Входит Греч.

Греч. Здравствуйте, Оля.

Оля. Здравствуйте, Анна Григорьевна. Знаете кто приехал?

Греч. Кто?

Оля. Мальчик, о котором Дмитрий Иванович говорил.

Греч. Ваня?

Оля. Да.

Греч. А скоро Дмитрий Иванович придет? Не знаете?

Оля пожимает плечами.

Мне через час на дежурство. Так уж зашла, потому что они все – перелетные птицы. Отложишь на день – и не застанешь! (Поднявшись.) К нему пойду, посижу.

Оля. А я ведь вас тоже звала!

Греч. А вам не кажется, что мы, военные, окончательно заполонили ваш дом? Сначала Митя, потом полковник Иванов, потом Ваня, теперь я. А я ведь начну ходить – привяжусь к вам, потом не обрадуетесь, – я человек одинокий.

Оля. Я тоже.

Греч. Ну, у вас одиночество, девочка моя, – это, как бы вам сказать… Вы подходите одна к театру, сейчас откроете двери и пройдете туда, – вот ваше одиночество. Оно только до порога. А мое одиночество – другое, я уже была там и вышла и иду домой одна. Это совсем разные одиночества: у вас, у меня или у Дмитрия Ивановича, например. Совсем разные!

Оля. Он третьего дня так посмотрел на эту куклу, что у меня сердце перевернулось.

Греч. Когда-нибудь и это зарубцуется. Раны затягиваются – это закон. Иногда смотришь на какую-нибудь ужасную рану, и даже ты, врач, хотя и знаешь умом, а глазам не веришь, что затянется. И все-таки затягивается.

Оля. Даже самые страшные?

Греч. Да. Можете мне поверить. Вы в общем-то еще девочка, а я уже не молода и, главное, прожила не слишком счастливую жизнь…

Оля. У меня тоже бывало горе. То есть сначала – наоборот, казалось, что это счастье и что оно только-только начинается. А потом вместо этого началась война. И когда я провожала его на фронт, и был черный, черный вокзал, и так все было страшно там, куда он ехал, что я в последнюю минуту вдруг крикнула ему, чтоб он возвращался скорей, что я выйду за него замуж, что я была дура, что мне стыдно, что я сделаю это в тот же день, как его увижу! Он меня обнял, поцеловал и потом, знаете, так улыбнулся, так ужасно грустно улыбнулся, как будто он уже большой и где-то далеко от меня… И я поняла, что никогда его больше не увижу.

Греч. А потом?

Оля. Потом? Потом он погиб, через месяц. О нем писали тогда, а потом забыли. Только его мать помнит и я. И вот Сережа, – вы его видели… Мы все вместе учились.

Греч. Вы все еще любите его?

Оля. Не знаю. За эти три года за мной несколько раз ухаживали и говорили, – ну, что говорят, вы же знаете, – а я слушала все это и вспоминала, как он мне тогда улыбнулся, и мне это мешало ответить. Отец меня даже синим чулком прозвал.

Греч. Глупости.

Оля. Что глупости?

Греч(прохаживаясь по комнате). Синий чулок – глупости. Не слушайте его.

Оля. А иногда вдруг хочется, чтобы ничего этого не было, как будто я только сегодня родилась и ничего не помню.

Тетя Саша(входя). Оля! Мальчонку-то где положим? Решать надо. Да и белье-то постельное чтой-то не найду у вас.

Оля. Сейчас. (Греч.) Извините!

Оля и тетя Саша выходят. Насколько секунд Греч одна. Входит Савельев.

Савельев. Заждалась меня?

Греч. Очень ты мне нужен. Я и не к тебе вовсе в гости пришла.

Савельев. А к кому же?

Греч. К Оле.

Савельев. А где она? Дома?

Греч. Дома.

Савельев(с некоторой нерешительностью). Да… Ну, что ж, пойдем ко мне в комнату.

Греч. Пойдем.

Савельев(подходит к двери своей комнаты, дергает ее. Он, заперта. Дергает еще раз). Заперта. Ах да, ее же ветром открывает. Тут ключ должен быть где-то на рояле. Нет. Может, на столе? (Ищет.) А где Оля, она знает. (Идет к двери в комнату Оли.)

Греч. Не ходи. Здесь посидим.

Савельев. Почему?

Греч. Она занята.

Савельев(после паузы). А ты давно пришла?

Греч. Скоро обратно пойду.

Савельев. Ну вот, сразу уж и пойду!

Греч. А что же? С Олей мы тут уже переговорили, а с тобой… Неинтересно мне с тобой говорить, Митя.

Савельев. Будто бы!

Греч. Конечно. Я же знаю все, что ты мне скажешь, и все, о чем спросишь.

Савельев. Например?

Греч. Например, тебе хочется меня спросить, о чем мы тут говорили с Олей. Если ты это спросишь, я скажу: о тебе. Ты скажешь: обо мне? И сделаешь удивленное лицо. Именно такое, как сейчас.

Савельев. Дальше!

Греч. Дальше я скажу: да, о тебе.