Том 2

— Такой пример хочу привести, — заговорил Илья Васильевич, старательно дуя на картофелину. — У хлебороба, допустим, зерно, а у чабана — шерсть. Пригнал овец на стрижку — кончился твой урожайный год, постриг их и снова вышел на пастбище — начался год новый. И так идет. А из чего произрастает шерсть? Из травы… Это я, Олег, к тому, что чабану надлежит знать, какие для шерсти травы пользительные, а какие вредные. Для наглядности возьми ковыль. С виду не трава, а настоящий шелк! А как он красиво стелется по ветру — просто льнет к земле, течет! Но это трава не для шерсти. Овце от этой красы один только вред. Съестного в ковыле ничего нету, а шелковистая ость клещуком впивается в шерсть, засоряет ее, портит, а потом, чертяка, до шкуры доберется и пронзит ее, как иголкой… Много тут разных трав. По ним мы ходим, топчем ногами. Более всего у нас злаковых. Осоковых почти нету. Дерн лежит густой, как ковер, и чего только по земле не стелется, не пробивается к солнцу: и полынь, и дырса, и типчак, и лисий хвост, и колокольчики, и золототысячники, и татарники, и поповники, и васильки, и ястребинка, и чебрец, и козлобородник — не счесть!.. Но ты, Олег, запиши себе или так сохрани в уме — золотурган и чатырган. Вот это и есть самая шерстяная трава. Сочная, питательная. Без нее не жди настоящего волокна. Есть еще зайчук — трава нежная, сезонная, ее овцы поедают весной. Летом зайчук гибнет, жары боится.

Олег бросил есть, вынул тетрадку, карандаш.

— Трудно при костре писать, — сказал Илья Васильевич, — глаза попортишь. Завтра я покажу эти растения в наглядности: какой они имеют цвет, листочки, как произрастают стебельки, корешочки. Тогда и запишешь. Сможешь и на зуб, и на вкус испробовать. Есть трава, которая зовется капусткой. На вид — под цвет капустных листьев. Листочки у нее крохотные, но сочные, а только на вкус соленые. Почему соленые? Потому что капустка любит расти по сагам и в солончаках. Там, где земля солью покрывается. Разрастается осенью, когда польют дожди. Сагу или солончак так и застелет сизым ковриком. Овцы лакомятся ею более всего осенью и зимой.

— Дядя Илья, это все можно записать и завтра, согласен, — сказал Олег, пристраивая на коленях тетрадку, — а сейчас, чтоб не забыть, помечу… Как это вы сказали?.. Шерсть растет из травы. И еще — шерстяная трава. Просто интересные выражения.

Олег склонился над тетрадкой, писал, а костер освещал его строгое лицо и тонкие шнурочки сбежавшихся на переносье бровей.

«Башковитый растет парнишка», — подумал Илья Васильевич, очищая картофелину.

Глава XXV Посмотрим, что делает Ленька

Оставим Олега возле костра. Пусть послушает рассказ Ильи Васильевича и кое-что запишет в свою тетрадку. Мы же тем временем посмотрим, что делает его друг.

В этот вечер Андрейка и Ленька костер не разводили — поленились. Андрейка посмотрел на небо и, к немалому удивлению Леньки, по звездам определил, что уже приближалась полночь. Они направили овец к стойлу. Шли впереди сакмана и, обнявшись, горланили песню.

Кто бы ни посмотрел на них, залюбовался бы и непременно сказал: вот как быстро подружились! Но такими они стали неожиданно. Даже Марфутка удивлялась и не могла понять, как это случилось. В тот день, когда она привезла Леньку к Андрейке, сакманщик встретил грушовского гостя не только холодно, а просто враждебно. Хотя до этого сам же сказал Марфутке: «Пусть тот Ленька практикуется у меня… Я его обучу быстро…» Почему же теперь ни руки не подал, ни улыбнулся? Напустил на себя суровость и сказал:

— Рубашка красная, вид ничего, знаменосный… Овцы будут шарахаться!

Марфутка всплеснула руками и рассмеялась.

Леньке было не до смеха. Этот паренек с рыжим, давно не стриженным чубом, в побитой молью войлочной шляпе косился на него исподлобья, часто шмыгая носом. Что-то еще гундосо процедил сквозь зубы, а что, Ленька не понял. Взял Ленькину ярлыгу, повертел в руках и отбросил в сторону. Потом вдруг объявил, что желает помериться силой. Не дожидаясь согласия Леньки, снял рубашку (наверно, боялся изорвать), бросил шляпу на траву. Не успела Марфутка сообразить, что здесь случилось, как парнишки цепко обнялись, и Андрейка заскрежетал зубами. Не выпуская друг друга из объятий, они сопели и рассерженными петухами топтались на месте, приноравливались. Неожиданно Ленька так зажал голову Андрейки, что огненная чуприна встала дыбом. И взлохмаченный чуб, и серое, пятнистое лицо, и маленькие, злые глаза делали Андрейку в эту минуту страшным. Казалось, он готов был поднять Леньку и ударить об землю, но не делал этого только из жалости. Перепуганная, Марфутка, бегая вокруг, не знала, как их разнять. Она была уверена, что сейчас произойдет что-то страшное: Андрейка не только осилит Леньку, а сгоряча убьет или искалечит.

И вдруг Ленька, багровея и натужась, уперся головой в живот своего противника. В тот момент, когда на спине треснула его любимая красная рубашка, Ленька ловко поддел ногой ногу Андрейки, и тот упал как скошенный. Тогда Ленька коршуном навалился на Андрейку и не давал ему подняться.