Том 2

— Как же не смеяться? Нашел где зоревать! Леша, ты скорее просыпайся да беги к Олегу, а то вот-вот батя заявится.

— А ты куда собралась?

— Быков запрягать.

— Умеешь? — удивился Ленька.

— А то! Батя сказал, что сегодня мы отправимся в отару. Да беги к Олегу!

И Марфутка помчалась по улице, только пыль вспыхивала из-под ее босых ног. Ленька не успел уйти к Олегу. За ворота вышел Григорий. Он стоял, покручивал ус и усмехался.

— Чего вы, дядя Гриша?

— Проснулся?

— Я не спал. Так, вышел посмотреть село.

— И как? Нравится Сухая Буйвола?

— Ничего… Приличная.

— Алексей, а ты, случаем, не лунатик? — спросил Григорий, подойдя к Леньке. — Есть такие, что во время полнолуния не лежат на одном месте: засыпают, к примеру, в чулане, а просыпаются на завалинке. Но зараз не полнолуние.

Ленька молчал: нечего было сказать.

— Перед утром я вышел, — продолжал Григорий, — смотрю, кто-то спит. Кто ж это, думаю? Подошел, а ты так сладко спал, что будить тебя стало жаль. Ты что, или тоскуешь по дому, или не выспался?

— Я, дядя Гриша, врать не буду, не умею, — сказал Ленька, пряча пылавшее лицо, — но мне тут, у вас тоскливо. Может, это с непривычки.

— И я так думаю, — согласился Григорий. — Ты вот что, Завьялов Алексей, бери себя в руки. Жить вам тут будет труднее, чем в Грушовке: не будет той вольницы, и вообще вы не на гулянки приехали, а к труду приобщаться. Так что надо сразу же внушить себе ту мысль, что с сегодняшнего дня вы чабаны. — Григорий улыбнулся, покрутил ус. — Нет, конечно, не сразу станете чабанами, сперва так поживете в отаре, ознакомитесь, потом побегаете за сакманами.

— Дядя Гриша, а что такое сакманы?

— Нерусское слово, а у чабанов прижилось. Это, Леша, небольшая кучка овец с малыми ягнятами. Вот эту кучку и называют сакманом. Все это вы на практике увидите.

— А когда отправимся в отару?

— Сегодня. Марфутка побежала быков запрягать. Поедете на арбе, с дедом Евсеем Егорычем, а я проскочу вперед на мотоцикле. Ну, ну, бодрись, парень!

Григорий сказал, чтобы Ленька разбудил Олега, и ушел на хозяйственный двор.

Ленька вбежал в чулан. Олег спал, лежа на животе.

— Спокойный, — сказал Ленька и толкнул Олега ногой. — Эй, вставай, сонуля!

— Едем! — Олег вскочил, ничего не видя. — Едем!

— Погоди ехать, сперва проснись!

— Ты откуда, Лень?

— С хозяйственного двора! — прихвастнул Ленька. — Ты спишь, а я ходил с Марфуткой и дядей Гришей запрягать быков. Так что вставай быстрее, да двинемся в дорогу. Сперва мы будем присматриваться к чабанам, потом походим за сакманами… Да проспись же!

Глава XIX Степная дорога

Две колеи тянутся по траве — не дорога, а след. Арба не катится, а плывет — не вздрагивает, не скрипит. Нескончаемые стежки маячат перед глазами. Колеям нет конца; быки идут и идут, покачивая рогами.

На арбе четверо: грушовские гости, Марфутка и арбич Евсей Егорович Чухнов. Марфутка уселась на ярме. Пусть Олег и Ленька смотрят! Нарочно бегает по дышлу, как цирковая артистка. А то примостится на ярме, будто на стульчике, помахивает кнутом, то смеется, дразня своим смехом Леньку, то поет. И песни у нее свои. Таких в Грушовке не поют.

Когда выехали за Сухую Буйволу, Марфутка позвала к себе Леньку:

— Иди, иди! Знаешь, как тут хорошо! Как на качелях!

Заманчиво было перебраться на ярмо, но Ленька не захотел. Он сказал, что ему и на арбе хорошо. А Марфутка знала: говорил неправду. Леньке хотелось перебраться на ярмо, но его испугало, что нужно было идти по шаткому дышлу. Еще свалишься быкам под ноги! Вот позор! Да и вообще сидеть рядом с быками небезопасно: отбиваются от оводов и могут пырнуть рогами. Марфутке что — быки ее знают, а Ленька для них чужой. Да и Черныш мешал. И тут мешал! Примостился на коленях. Не пойдешь же с ним по дышлу!

Олег не обращал внимания ни на Леньку, ни на сестру. Свесив ноги, он наблюдал, как рядом с арбой летали бабочки — разные и таких пестрых расцветок, что рябило в глазах. В траве прошмыгнула ящерица и замерла. Потом подняла голову, раскрыла рот — видно, бедняжка хочет воды. Язык у нее тоненький, розовый, а глаза как пшеничные зерна. Пробежала, по-куриному пригибаясь, куропатка.

В задке, по-горски поджав сухие ноги, сидел дед Евсей. Олег разузнал у него, что арбич — это и повар и главный хозяин в отаре. Управляться по хозяйству деду Евсею помогала Марфутка. Вчера они приехали в Сухую Буйволу за харчами. Разве они думали, что им придется везти и продукты и этих грушовских парней?

Дед Евсей от природы был молчалив. К этому его приучила одинокая степная жизнь. Вид у него грустный, лицо, испещренное морщинами, скорбное. Он любил сидеть с закрытыми глазами — думать или дремать. Вот и сейчас он то перебирал в памяти пережитое, то засыпал.

Жизнь у него взошла и приблизилась к закату в степи. Лет сорок ходил за отарой — вдоль и поперек истоптал сухобуйволинские пастбища. Когда же ноги свое отходили, Евсей Егорович не пожелал оставлять отару и стал арбичом. К овцам на его место заступил внук, Андрей Чухнов.