Я подбирал слова, чтобы как-то оправдаться, но все у меня путалось, и вместо французского выходило по-немецки. И вдруг я вспомнил детей этой дамы, – всегда в зеленом, как лягушатки, и которые всегда на меня смотрят и ласково и любопытно: они, конечно, думают, что я и есть та самая кукушка! – и вспомнив о детях, я понял и нашел слово:
– Позвольте, – сказал я, – это крокмитэн!
– Крокмитэн! – дама улыбнулась, – крокмитэн!
Но это на одно мгновенье – и улыбка пропала, а глаза стали опять (смотрят и не видят) и опять, только что-то очень уж быстро, едва разбираю:
——— мой муж – ночью спят, а не занимаются –
И также быстро пошла.
И я за ней.
она – на базар,
я – за папиросами.
И какая стена – я чувствовал – непробиваемая! – отделяла ее спину от моего лица. И я ощутил в самом закрутье моих слов, и чувств, и мыслей бессилье и ничтожество всяких слов и чувств человека к человеку!
Чего там говорить! – оторвали! И осталась одна кнопка с мясом.
2. Без хвоста
Нынче осенью, знаете, хвост у меня оторвали! Я еще подумал: теперь конец, шабаш толкучке! – безхвостье мое всех запутает – «великий затвор?» – будут подыматься этажом выше (русские) и еще выше (там французы) и еще (опять французы), будут звонить в чужие квартиры, а мимо моей проскочат (ведь, всем памятно: висел на двери зеленый хвост!), меня больше не найдут.
«Раз хвоста нет, стало быть, не я!»
Я ошибся. Как с хвостом, так и без хвоста (по кнопке что-ли? – кнопка, действительно, как хвост сдирали, так с мясом и лепится!) дорога одна без недоразумений. И сегодня звонок, а такой час, когда не ждешь, около двух. Почтальону поздно – обед: кто обедает, кто салфеткой губы вытирает – кого ж бы это?
Так и знал! А повелось, как сюда – на Mozart переехали, третий уж год: в неурочный час звонок и неуверенно (или очень) входит незнакомый:
——?
«Я самый и есть!» – говорю.
И в мою комнату, – «пожалуйте».
Усаживаю гостя перед столом спиной к «Russie» (карта) под гоэмон, волшебную морскую траву с океана и одервенелых богемских гномов, а прямо в глаза ему – на веревке болтается: вокруг морской звезды золотая рыбка, «красный октябрь» (печенье), лягушка-квакушка и крабья клешня. («Ей-Богу, не туда попал, ну все равно!») И начинается.
«Полтарифа», – говорит он, вынимая замуслеванные бумажки.
Разобрать невозможно, да я и не пробую: это о каком-то уплаченном полтарифе на поездку в Бельфор или в Марсель.
«Не хватает всего 10-ти франков!»
Или:
«Нет ли каких подержанных штанов?»
Первое время – я еще ничего не знал! спрашивал: от кого, кто ко мне направил? И всегда назывались лица, фамилию которых знаю, но не знаком, или такие – я очень хорошо знаю, что про меня не слыхали. Первое время – не сразу все узнаешь, а сообразительности нет! я имел неосторожность спрашивать гостя о себе: знает ли он, к кому попал, чем я занимаюсь? И ответ был всегда неуверенный:
«Доктор…»
Теперь я ничего не спрашиваю: «ни откуда, ни к кому?» Выслушав знакомые «полтарифа», молча показываю на коробку из-под зубного порошка «Биоксин»: там у меня перегорожено – кучкой золото (французское) и куча – серебро.
«Сделайте милость!»
И жду, что скажет гость из жизни.
——— о «болезни», об «опасной операции», о «ночи-ночах, проведенных на улице», о «только-бы-как-нибудь собрать деньги и уехать», «только-бы-как-нибудь устроиться» и, конечно, о доме – о России – о Москве – «по переулочкам пройти» ———
– А где же вы до болезни? вы служили? – спросил я моего несчастного гостя: очень уж показался он мне квелый и расстроенный.
– При слоне, – сказал он, – в цирке: слона убирали, чистил, мыл. Слоны тихие! этакая огромадина, а хвост ерундовый – десять-пятнадцать франков вырабатывал.