Том 11. Зга

Да, это правда, только добром и жив человек, и животных не надо мучить! Петуха несчастного зарезали – потому что пел по ночам и пением не давал спать, будил петух-будимир! Я о петухе помню, но еще никак не могу забыть: на паперти у St. Sulpice всякое воскресенье, как зазвонят к вечерне, мать стоит с двумя детьми, просит а там внутри, в самой церкви, вечерня, не простая, а как наша «пасхальная», открыто, торжественно, мне все слышится пасхальное, вот услышу: «да воскреснет Бог!»

И еще: сидел я в русском книжном магазине – что может быть печальнее зрелища «русский книжный магазин за границей!» – все книжники там остались в России, а если кого сюда и занесло «случаем», тому книгу никак не купить, а большинство – и вообще-то, и там, в России живя, книг никогда не покупали! – потому так и печально и одиноко в русском книжном магазине.

Я рассматривал книги из России: «новинки!» и мне вспомнилась Вологда – мое житье по провинциям – там вот тоже с книгой бывало «с запозданием». Я один сидел, больше никого.

И только какая-то старая женщина: она пришла – не за книгой.

Заглянул я от книги: одета прилично, очень худая, высокая, лицо гордое и чего-то жалкое. Разговаривает с хозяйкой книжного магазина: пришла просить –

«посодействовать на счет приискания уроков!»

– Нельзя ли объявление вывесить!

По разговору я сразу узнал: не русская –

не русская, англичанка, а как русская: двадцати лет в Россию приехала на место гувернанткой, а теперь ей 78! вся жизнь прошла в России. А попала в Париж вместе с теми московскими, у которых служила: были они когда-то богатыми, а теперь кое-как живут и не могут ее держать. А у нее никого нет ни в России, ни в Англии, и сейчас она у знакомых «пока что» ютится на диване.

Она согласна быть воспитательницей –

– за стол и комнату –

———

– или за стол –

———

– или за небольшую плату –

– в прошлом году 10 франков за час получала, в этом году согласна за 7 франков в час –

———

– безвыходность!

Книги я не купил.

Я вспомнил – читал в газете – что где-то против русской церкви есть русский магазин, где вы найдете все русское, даже московские калачи:

«Хорошо с калачом чаю попить – вспомнить Россию!» А и в самом деле так книгу я и не купил.

Да, хороших людей много на свете и животных —— не надо

мучить – «безвыходность» ——

И я никак не могу забыть.

Крокмитэн

Теперь я доподлинно дознался, что во Франции никакой Буробы нет, а есть Крокмитэн (le croque-mitaine): как у нас Буроба, ходит этот Крокмитэн с мешком за плечами, топает по лестнице и, «которые дети спать не ложатся или по ночам рыбку ловят, в мешок собирает!»

Работы ему никакой – спать ложатся вовремя, спят крепко и приучены ночью проситься! – и он у всех на глазах тут у нас, на углу Mozart и Poussin устрицами теперь на воле торгует: надо же как-нибудь прожить положенный срок!

Раздумывая о превратности судьбы человеческой и нечеловеческой, – в самом деле, Крокмитэн около устриц! – хорошо еще, когда сухо, а вот как пошли дожди, ему непривычно (это с человека семь шкур дери, все нипочем!), зябко ему и он все в «бистро» бегает погреться! – так вот раздумывая о судьбе Крокмитэна – мне его очень жалко! – вышел я, как всегда поутру, папирос на день купить и хлеба.

И только что спустился я на этаж ниже, а из дверей – это как раз под нами – дама – прямо на меня:

«я ли это живу над нею?»

– Очень беспокойно! А вчера вечером раздавались такие шаги, как солдат ходит – из Марокко.

– Это не у нас, – сказал я, – вчера я лег рано, часов в 12-ть, и никого у нас не было, заходил один ученый, но он легок, до полу ногами не достает, его как и не было, и еще музыкант, но музыкант двадцать лет прожил в Германии, и хозяйки так его пришпорили, что он, и надо и не надо, на пяточках ходит, а говорит шепотом, и нужное не услышишь.

– Нет, нет, это у вас! Когда ваша кукушка (мои дети хорошо знают вашу кукушку!), когда кукушка прокуковала полночь, раздались шаги, как солдат ходит – из Марокко. Очень беспокойно.

– Не может быть, у нас вообще тихо, а обыкновенно я ночью занимаюсь.

– А мы ночью спим! – перебила дама.

– Я понимаю, но это не я…

Тут вступилась консьержка: она около лифта чего-то чистила и, слыша сердитый разговор, поднялась на нашу площадку, – консьержка подтвердила, что стук это не у нас, что я, она сама видела, вечером надеваю туфли, чтобы не топать, а что, действительно, этой ночью раздавались шаги –

– Грубые, тяжелые, как солдат ходит – из Марокко.

– Нет, – настаивала дама, – это у них! Когда закуковала кукушка ——