В пещере пусто и нет никого. Летучие мыши совсем из нее исчезли. По темной, почти черной стенке пробежал большой паук и скрылся в глубокой щели. Но что там такое? В темноте зажглись два крохотных огонька. Еще дальше много глаз засверкало красноватыми огоньками. Это они, софоровые совки, все самки. В логовище своих матерых врагов они провели зимовку. Возможно, еще с осени их чуткие усики уловили излучение тепла из пещеры. Чем не отличное укрытие от зимней стужи!
Почему же на полу пещеры валяются большие серые крылья бабочек? Кто-то, значит, лакомился засонями. Надо продолжить обследование. Наконец я вижу два серых комочка. Это летучие мыши. Как всегда, они прицепились к потолку, свесившись книзу головой, и спят. У них нежная желтая шерстка, большие прозрачные, пронизанные кровеносными сосудами, перепонки крыльев. Одна совсем холодная, но, угрожая, вяло раскрывает рот, показывая розовую пасть, вооруженную мелкими и острыми зубками. На носу зверька топорщится забавное сооружение, какая-то подковка с выростами, острыми ребрышками, ямками и ложбинками. С интересом разглядываю этот сложнейший орган локации, улавливающий на расстоянии в полной темноте добычу. Глаз у зверьков будто и нет. Временами раскрываются крошечные ямки и на их дне едва сверкают черные точечки, размером с булавочную головку.
Вторая мышь оказалась расторопнее, и едва я к ней прикоснулся, пискнула, встрепенулась, взмахнула широкими крыльями и вылетела из пещеры.
Для летучих мышей, остающихся зимовать на своей родине, самое опасное время — оттепель. В это время организм расходует энергию, а добычи нет. Только не здесь в этой пещере. Вон сколько валяется на полу крыльев от мышиной трапезы. Живые запасы тут же рядом и сколько угодно. Разве плохо!
И так подтвердилась привязанность софоровой савки к пещерам. Но у нее оказались лютые враги — летучие мыши. Может быть, из-за них и редка эта бабочка? Все же, как сложно в жизни складываются взаимные отношения между организмами!
Зимой в знакомом по лету ущелье все кажется необычным. Северные склоны гор в глубоких снегах и темными пирамидками высятся ели, а солнечные склоны — в прогалинах и кое-где зеленеет коротенькая травка. По-прежнему шумная речка мчится через камни и ее ледяные берега, сверкающие голубизной и бликами солнца, все в наплывах, сталактитах и гротах. Мороз всюду понаделал крошечные фантастические изваяния.
Сейчас днем тепло и над снегами мелькают черные ветвистоусые комарики, не спеша ковыляют стафилины, мелкие жужелички. Ночью от мороза они все закоченеют в укромных уголках, а то и просто в ноздреватом снегу.
Вот и избушка егеря. Она построена из горбыля, обита со всех сторон дранками, оштукатурена глиной. Теперь бревенчатые дома не строят, горные леса Тянь-Шаня берегут, промышленная их эксплуатация запрещена. Хозяин избушки жалуется:
— Как осень, так всю стенку, которая выходит на солнце, заново приходится замазывать глиной. За лето всю дырявит дикая пчела!
— Что же с пчелами? Гибнут… — спрашиваю я. — С ней ничего не делается, привычна к глине. Весной прогрызется наружу и снова за свое дело — ковыряет стенку да плодить детку.
«Какие пчелы поселились в избушке егеря?» — думаю я и не могу найти ответа. Здесь в крутом и скалистом ущелье нигде нет глиняных обрывов, не должны быть и пчелы, селящиеся в них. Конечно, проще всего было бы поковырять стенку, найти спящих пчел. Но делать это неудобно.
Летом я вновь в этом же ущелье, прохожу по знакомым местам и вспоминаю, какой была речка в ледяных берегах. Добираюсь до знакомой избушки. Но она пуста, заброшена, стекла выбиты, двери сняты, потолок разобран, и опилки с него свалены рядом большой кучей. Над южной стеной летают пчелы, больше домашней пчелы, желтые и мохнатые. Они очень озабочены, едва покружившись в воздухе, бросаются в свои норки. Вход над каждой норкой прикрыт странным сооружением, похожим на сильно изогнутую книзу трубочку из глины, но не сплошную, а с продольными щелями в стенках. Небольшие катышки глины наклеены несколькими полосками, соединенными друг с другом. Пчела садится ниже трубочки и оттуда проскальзывает в нее. Сквозь щели короткое мгновение мелькает ее тело. Там в своих апартаментах, в тонком слое глиняной штукатурки пчелы заняты своими материнскими заботами.
Эта крупная антофора живет в лессовых обрывах предгорий Заилийского Алатау. Местами они изрешечены ее норками. Из года в год пчелы занимают одни и те же места, образуя колонии с многотысячными жителями. Прилежные сборщицы пыльцы и нектара культурных растений пчелы-антофоры приносят большую пользу, опыляя сады и посевы культурных растений. Они особенно полезны тем, что опыляют люцерну, которую не могут обслуживать домашние пчелы. Только об этой незаметной и такой полезной деятельности мало кто знает, и нередко колонии пчел разрушают заготовители глины для строительства.