Ответить на все эти вопросы было нелегко. Софоровая бабочка оказалась редкой, образ жизни ее, как и многих других насекомых неизвестен.
Потом я несколько раз встречал софоровую бабочку, и все надеялся проникнуть в тайны ее жизни. И случай помог.
Однажды в ущелье Талды-Сай Сюгатинских гор я увидал красную скалу, испещренную нишами. Самая крупная из них вела в настоящую пещеру, хотя и не особенно длинную. Темный ее ход был весь испещрен причудливыми ямками. На пыльном полу виднелись следы лисицы. Плутовка провела немало дней в этом убежище. Она не прогадала, зимой здесь было тепло и безветренно.
Чем глубже, тем темнее и душнее. Вот и конец пещеры. Здесь царит темнота и кажется далеким сияющий ярким дневным светом вход. Я зову товарища. От крика пещера гудит отчетливо и странно. Будто за ее стенками находятся пустующие просторные подземелья.
Странная пещера! Глаза привыкли к темноте, пора зажигать фонарик. Яркий луч падает на застывшего передо мной на камне большого сенокосца. Его длинные ноги широко распростерты в стороны, каждая будто щупальце. Ноги в темноте заменяют сенокосцу глаза. Ими он ощупывает все окружающее.
И вдруг на потолке в нише вижу необычное темное пятно. Оно будто кусочек неба, сверкает множеством крошечных светящихся звездочек. Я поражен от неожиданности и не сразу распознаю, что кроется за этим волшебным видением. Но волшебство исчезает: оказывается, здесь устроилась целая стайка, около полусотни, больших серых бабочек. Все они застыли в одной позе — головами к входу в пещеру.
Необычность обстановки сбила меня с толку. Я не сразу узнал бабочек. Это были софоровые совки. Они забрались сюда еще с лета, и теперь, в начале осени, ожидали долгую зиму и далекую весну. Быть может, эта гулкая пещера служила прибежищем многих поколений бабочек.
Софоровые бабочки-пещерницы глубоко спали. Даже свет фонарика их не разбудил, и только очутившись в руках, они затрепетали крыльями.
Находка казалась очень интересной. Быть может, эта бабочка испокон веков связала свою жизнь только с пещерами, распространена только там, где они имеются, и может служить своеобразным указателем для спелеологов. Там где много софоровых совок, там должны быть и пещеры. Ведь это так интересно! Тем более что многие пещеры неизвестны и ждут своих открывателей.
По рассказам местного населения немного дальше от этого места в ущелье Бургунсай есть другая пещера. Надо бы заглянуть в нее.
Короткий осенний день угасал. В ущелье Бургунсай уже легла тень, и солнце золотило вершины коричневых скал. Я облазил все склоны, поцарапал руки, устал. То, что издали казалось пещерами, было лишь нишами со следами ночлегов горных козлов. Наверное, мне следовало еще обследовать прямой и маленький отщелок. Здесь действительно, как будто зияет отверстие пещеры. Придется еще раз карабкаться на кручу. Сыплются из-под ног камни, катится вниз щебенка.
Пещера оказалась настоящей, хотя и небольшой. Пол ее по колено в гуано, мелких и темно-коричневых катышках, сухих испражнений летучих мышей. Они неприятно пахнут. В пещере необычно тепло. Наверное, от разлагающегося гуано.
В темноте едва различим конец пещеры. Как жаль, что истощились батарейки электрического фонарика. И нет с собой спичек. Есть ли на стенах летучие мыши? Кажется, нет. Пещера необитаема, может быть, мыши улетели на зиму на юг? Придется побывать здесь еще летом.
Проходят зима и весна. Летом в Бургунсае вместо пещеры я натыкаюсь на браконьеров, убивших молодого горного козла и, потеряв из-за них весь день, снова откладываю исполнение своего намерения. Наступает осень, за нею приходит зима. Асфальтовая дорога идет мимо Бургунсая. Проезжая по ней, я пытаюсь пробраться к пещере. Но на дне ущелья снег по пояс, двести метров пути полностью выматывают силы, доказывая бессмысленность затеи.
Кончилась зима и я опять в Бургунсае. Только что отцвели первые вестники весны крокусы. Зеленые полянки засветились желтыми цветками гусиного лука. Чуть-чуть набухли и покраснели почки таволги. Путь кажется длинным. Раздается шорох, на скалистые утесы выскакивают горные козлы, как птицы, проносятся кверху склона и исчезают.
Вот, наконец, и пещера. Осторожно пробираюсь в нее и зажигаю фонарик. Снова вижу солидные запасы гуано. Сколько миллионов, нет, миллиардов насекомых истребила крылатая армия этой пещеры, оставив после себя свидетельство своего процветания. Сколько насекомых, от которых осталась только эта бесформенная масса, порхало, весело носилось на крошечных крыльях или медленно парило в потоках воздуха. И, наверное, среди них было немало насекомых, неизвестных науке, очень редких, необычных, быть может, таких, о которых больше никогда и никто, ничего не узнает. Ни один музей мира не имеет в своей коллекции столько насекомых, сколько их погибло здесь в желудках маленьких крылатых обжор.