И быша ему печале болше паче, неже седящю ему у Переяславле Седшю бо ему Киеве, печаль бысть ему о сыновцех своих, яко начаша ему стужати, хотяще властий ов сея, овъ же другое, съй же, смиривая их, раздаваше волосте имъ. У сихъ же печали въсташа и недузи ему, и приспеваше к нимъ старость. И нача любити смыслъ уныхъ и светъ творяше с ними, си же начаша ̀и заводити и негодовати дружины своея первыя, и людемь не доходити княже правде. И начаша тивуне[671] его грабите люди и продаяти, сему не ведущю у болезнехъ своихъ. И разболевшюся ему велми, посла по сына своего Володимера Чернегову. И пришедшу Володимеру, видивъ отца больна суща, плакася велми. И приседящю Володимеру и Ростиславу, сыну меншому его, и пришедшу же часу, преставися тихо и кротко и приложися ко отцемь своимъ, княживъ лет у Киеве 15, а в Переяславле лето,[672] а Чернигове лето. Володимер же плакався с Ростиславомъ, братомъ своимъ, спрятаста тело его. Собрашася епископи, игумени с черноризци, и попове, и бояре и простии людье, вземше тело его со обычними песнями и положиша у святой Софьи, якоже рекохомъ преже.
Володимеръ же нача размышляти, река: «Аще азъ сяду на столе отца своего, то имамъ рать со Святополкомъ узяти, яко то есть столъ отца его переже былъ». И, тако размысливъ, посла по Святополка Турову, а самь иде Чернегову, а Ростиславь Переяславлю.