Том 1 (XI-XII века)

Цесарь же Леонъ послы рускыя почьстивъ дарми — золотом, и паволоками и фофудьями[304] — и пристави къ нимъ мужи свои показати имъ церковьную красоту, и полаты златыя и в нихъ сущая богатьства, злато много и паволокы и каменье драгое, и страсти Господни, венець, и гвоздье,[305] и хламиду багряную, и мощи святыхъ, учаще я к вере своей, и показающе имъ истинную веру. И тако отпусти я въ свою землю съ честью великою. Послании же Ольгомъ посли придоша къ Ольгови и поведаша вся речи обою цесарю, како створиша миръ, и урядъ положиша межю Грецькою землею и Рускою, и клятвы не переступати ни грецемь, ни руси.

И живяше Олегъ, миръ имея къ всемъ странамъ, княжа въ Киеве. И приспе осень, и помяну Олегъ конь свой, иже бе поставилъ кормити, не вседати на нь. Бе бо преже въпрошалъ волъхвовъ и кудесникъ: «От чего ми есть умьрети?». И рече ему одинъ кудесникъ:[306] «Княже! Конь, егоже любиши и ездиши на немъ, от того ти умрети». Олегъ же приимъ въ уме, си рече: «Николи же всяду на конь, ни вижю его боле того». И повеле кормити и́ и не водити его к нему, и пребывъ неколко летъ не дея его, дондеже и на грекы иде. И пришедшю ему къ Киеву и пребысть 4 лета, на 5 лето помяну конь свой, от негоже бяху рекъли волъсви умрети Ольгови. И призва старейшину конюхомъ, ркя: «Кде есть конь мой, егоже бехъ поставилъ кормити и блюсти его?». Онъ же рече: «Умерлъ есть». Олегъ же посмеяся и укори кудесника, ркя: «То ть неправо молвять волъсви, но все то лъжа есть: конь умерлъ, а я живъ». И повеле оседлати конь: «Да ть вижю кости его». И приеха на место, идеже бяху лежаще кости его голы и лобъ голъ, и слезъ с коня, посмеяся, ркя: «От сего ли лъба смерть мне взяти»?» И въступи ногою на лобъ, и выникнучи змея и уклюну ̀и в ногу. И с того разболевся, умьре. И плакашася по немъ вси людие плачем великом, и несоша ̀и, и погребоша ̀и на горе, иже глаголеться Щековица; есть же могила его до сего дни, словеть могила Олгова.[307] И бысть всехъ летъ его княжения 33.

Се же не дивно есть, яко от волъхвования сбывается чародейством.[308] Якоже бысть во царство Деметьяново, некый волхвъ, именемъ Аполоня Тянинъ,[309] знаемъ бяше, шествуя и творя всюду, в городех и в селех, бесовьская чюдеса творя. От Рима бо пришедъ въ Узантию, умоленъ бысть от живущих ту, створити сия: отгна множьство змий и скоропия изъ града, яко не вьрежатися человекомъ от нихъ, ярость коньскую обуздавъ, егда схожахуся бояре. Тако же и въ Антиохию[310] пришедъ и умоленъ бывъ от них, томимомъ бо антиохомъ от скорпий и от комаровъ, створи скорпий медянъ и погребе и́ в земли, и малъ столпъ мраморянъ постави надъ ним. И повеле трость держати человекомъ, и ходити по городу, звати, тростемъ трясомомъ: «Бес комара граду». Тако изъщезоша изъ града комари и скорпия. И спросиша же и пакы о належащемь на граде трусе, въздохну, списа на дщице сия: «Увы тебе, оканьный городе, яко потрясешися много, одержимъ будеши огнемъ, оплачеть же тя и при березе си Оронтии». О немь же и великый Анастасий Божия города[311] рече: «Аполонию же доже и доныне на нецехъ местех сбываются створенаа, стоящая ова на отвращение четвероногъ, птица, могущи вредити человекы, другыя же на въздержание струямъ речнымъ, нездержаньно текущимъ, но ина некая на тленье и вредъ человекомъ суща на побежение стоять. И не точью бо за живота его така и таковая створиша бесове его ради, но и по смерти его пребывающа у гроба его знаменья творяху во имя его, а на прелещение оканнымъ человекомъ, болма крадомымъ на таковая от дьявола». Кто убо что речеть о творящихъ волшевныхъ делъ? Яко то таковый горазнъ бысть волшебнымъ прелщениемъ, яко воину зазряше ведый Аполоний, яко неистовьствен на ся философьскую хитрость имуща; подобашеть бо ему рещи, якоже и «Азъ словомъ точью творити, ихъже хотяша», а не свершениемъ творити повелеваемая от него. Та же вся ослаблениемъ Божиимъ и творениемь бесовьскымъ бываеть, таковыми вещьми искушатися нашея преславныя веры, аще тверда есть, искрь пребывающи Господеви, ни не влекома врагомъ мечетныхъ ради чюдесъ и сотонинъ делъ, творимомъ от рабъ и слугъ злобие. 2-е и еще и именемъ Господнимъ пророчьствоваша неции, яко Валамъ, и Саулъ, и Каияфа, и бесъ пакы изгнаша, яко Июда и сынове Скевави.[312] Убо и на недостойнии благодетьствует многажды, да етеры свидетельствуеть, ибо Валаамъ чюжь бе обоихъ — житья изящна и веры, но обаче сведельство в немъ благодать инехъ ради смотрения. И Фараонъ таковый бе, но и тому предбудущаа показа. И Навходъносоръ законопреступный, но и сему пакы по мнозехъ сущих посреде же града откры,[313] темь являя, яко мнози, прекостьни имуще умъ, предъ образомъ Христовымъ знаменають иною кознью на прелесть человекомъ, не разумеющимъ добраго, якоже бысть Симонъ[314] волъхвъ, и Менандръ,[315] ини таковыхъ ради, поистине рече: «Не чюдесы прельщати...».