Да не уподобимся онемъ роптивымъ, иже чрева ради падоша въ пустыни; ни помышляемь бесовскыих помышлений, иже всевають въ сердца наша неподобнаа, не дающе намъ хвалы въздати Богу о всехъ благодатех его, еже к намъ. Слышите бо, въ что изыде роптание онехъ.
Не первее ли, егда ведяше я Моиси къ морю Чрьмному столпом огньнымъ облачномъ, и они, забывше онехъ казни и елико сътвори имъ Богъ в Египте Моисеом и Арономъ, не възпиша ли на Моисея: «Что извел ны еси сде, да умрем ныне в пустыни сей; не луче ли да быша гроби наши въ Египте были!»[982] Да егда проведе их Богъ сквозе Чрьмное море рукою Моисеовою и врагы их потопи,[983] приидоша въ Мерры и обретоша ту горкыа воды, и пакы усъкориша и забыша делъ Божиих, възропташа на Моисея, глаголюще: «Чьто пиемь! Се бо въвел ны еси въ пустыню сию безводную, неимущи никакояже утехы». И не ослади ли имъ Богъ горкых водъ?[984] То и ту не осташа в разуме, но по тех всех чюдотворных поклонишася телцю.[985] Да аще бы не Моисей стал во сокрушении ко Богу о нех, то потребилъ бы я Богъ от лица земли. И пакы воду имъ ис камени источи[986], и хлебы имъ съ небесе дарова.[987] То или похвалиша Бога, безъблагодатнии? Но начаша глаголати: «Егда подаваем от хлеба иноязычникомъ?»
И не о всех ны слово сии есть, но о тех, иже тем болят и втайне ропщущих. Но того деля глаголю то всемъ, да не вси приимуть яко квасъ злосребролюбнаа. Глаголаше: «Почто гыбель сиа бысть? Можаше бо се миро роспродатися на мнозе и датися убогымъ»,[988] и последи же не продаст ли Июда учителя своего на 30-тех сребреницех, а самъ удавися. И како ми не стенати и не тужити, любимици мои, и та вся слышаще въ васъ. И аще бых моглъ, и възъглаголал ко вашей любви оно пророчьское слово: «Кто дасть главе моей камение и очима моима источникъ слезъ, да плачюся день и нощь дщере людий моих!»[989] Удалихом бо ся въ пустыню, по Писанию, и чаемь Бога, спасающаго насъ. И не изведе ли насъ, акы изъ Египта, от мира въ пустыню сию безводную, не рукою Моисеовою, но благодатию Божиею. И что облиховани быхом, братиа моя и отци?! Что бо принесосте от имений своих на место се или что азъ требовахъ от васъ, приимая въ обитель сию? И человеколюбие Божие что насъ лиши?! Не вся ли подасть намъ молитвами святыя Богородица?!
Да темъ молюся вамъ от всея душа моея, любимици мои, не пребываимъ въ дводушии, да не прогневаемъ благаго Владыкы, якоже и бни непокоривии. Но въздадимъ хвалу благому Владыце, о иже тако о насъ смотрить и вся намъ изобилия подаваеть, не помня немощей наших; и длъжни есмы к нему глаголати оно Давыдово слово: «Что есмы грешнии, Господи мой, Господи, о иже ты и насъ изъбра и та вся намъ дарова! Смирихъ бо ся, — рече, — спаси мя»[990], и: «Въ смирении нашем помянул ны Господь»[991]. О Христе Исусе Господе нашем.
Господи, благослови!
Подвизайтеся, трудници, да приимете венець тръпениа вашего, Христос бо ждеть входа нашего. И въждеземъ светилникы наша любовию и послушаниемъ, кротосьтию и смирениемъ и срящем Христа непостыдномъ лицемъ, глаголюще къ намъ: «Приидете, иже мене ради потружавшеся въ молитвах и въ бдениих и въ всякых службах, и приобщитеся благых». Паки же речеть ленивым и неродивымъ: «Идете от мене, проклятии, не знаю вас, якоже вы не слышасте гласа рабъ моих, пророкъ и апостоль, и святыми Евангелии позывающа въ царство небесное, тако и азъ васъ не слышу; но емуже последовасте, тому же и обещници будете мукамъ бесконечнымъ».
Билу бо удареющу, не лепо ны есть лежати, но въстати на молитву, якоже ны богоносивый Феодоръ учит[992] и Давыдьское оно слово въ уме имеюще и глаголати: «Готово сердце мое, Боже, готово».[993] Да егда второму клепанию кончевающуся, тогда и своя ногы вготовимъ на сшествие церковное, помысла своего не дряхла имуща, но весела, и въздающе хвалу живодавцю Богу, препроводившу нас връсту нощную, и въ устех имеюще пророка Давыда и царя псалом, в немже глаголеть: «Възвеселихся о рекших мне: в домъ Господень внидемъ»[994] и прочее. Такожде входяще въ церковь и «Святый Боже» поюще, таже с лепотою поклонившеся Христу трижды до земля и съ великою боязнию и съ страхом стати безмолвно при стене, гласы немлъчны въспевающе к Вышнему, иже насъ грешных сподобилъ входа церковнаго, не имеюще собе подъпоры стены, ни стлъпа, еже намъ суть на честь створена. Егда бо и къ другомъ приходимъ, то достоить нам, поклонение створше до земля и связавше руце, аки рабу Божию стати пред нимъ, Христа о семъ подражающе, видимъ бо его предстояща пред Пилатом и поругаема и не глаголюща ничсоже.[995] И повелено ны есть другомъ толикы чьсти даяти смирениа ради, имже добродетелныа венца украшаемъ; еже бо не поклонитися другу своему и руце долу повесити, то неродивых мужь и ленивых и въ уме