Да елико слышаху словеса его, отъ сльзъ не можааху ни словесе рещи, отъ страха же и печали горькы и мъногыхъ сльзъ. Нъ съ въздыханиемь горькымь жалостьно глаголааху и плакаахуся и къжьдо въ души своей стонааше: «Увы намъ, къняже нашь милый и драгый и блаженый, водителю слепыимъ, одеже нагымъ, старости жьзле, казателю ненаказанымъ! Кто уже си вься исправить? Како не въсхоте славы мира сего, како не въсхоте веселитися съ чьстьныими вельможами, како не въсхоте величия, еже въ житии семь. Къто не почюдиться великууму съмерению, къто ли не съмериться, оного съмерение видя и слыша?»
И абие усъпе, предавъ душю свою въ руце Бога жива, месяца июлия въ 24 дьнь, преже 9 каландъ агуста.[891]
Избиша же и отрокы многы. Съ Георгия же не могуще съняти гривьны и отсекъше главу, отъвьргоша и́ кроме. Да темь и последь не могоша познати тела его.
Блаженааго же Бориса обьртевъше въ шатьръ възложивъше на кола, повезоша. И яко быша на бору, начатъ въскланяти святую главу свою. И се уведевъ Святоплъкъ, пославъ два варяга и прободоста и́ мечьмь въ сьрдьце. И тако съконьчася и въсприятъ неувядаемый веньць. И положиша тело его принесъше Вышегороду у цьркъве святааго Василия въ земли погребоша.
И не до сего остави убийства оканьный Святопълкъ, нъ и на большая неистовяся, начатъ простиратися. И яко видеся желание сьрдьце своего уже улучивъ, абие не въспомяну зълааго своего убийства и многааго убо съблажнения, и ни малы поне на покаяние преклонися. Нъ ту абие въниде въ сьрдьце его сотона и начаты и́ пострекати вящьша и горьша съдеяти и множайша убийства. Глаголааше бо въ души своей оканьней: «Что сътворю? Аще бо до сьде оставлю дело убийства моего, то дъвоего имамъ чаяти: яко аще услышать мя братия моя, си же варивъше въздадять ми и горьша сихъ. Аще ли и не сице, то да ижденуть мя и буду чюжь престола отьца моего, и жалость земле моея сьнесть мя, и поношения поносящиихъ нападуть на мя, и къняжение мое прииметь инъ и въ дворехъ моихъ не будеть живущааго. Зане егоже Господь възлюби, а азъ погнахъ и къ болезни язву приложихъ, приложю къ безаконию убо
И си на уме си положивъ, зълый съветьникъ дияволь, посла по блаженааго Глеба рекъ: «Приди въбързе. Отьць зоветь тя и несъдравить ти вельми».
Онъ же въбързе, въ мале дружине, въседъ на конь поеха. И пришедъ на Вългу, на поле потъчеся подъ нимь конь въ рове, и наломи ногу малы. И яко приде Смолиньску и поиде отъ Смолиньска, яко зьреимъ едино, ста на Смядине[892] въ кораблици. И въ се время пришьла бяаше весть отъ Передъславы[893] къ Ярославу о отьни съмьрти. И присла Ярославъ къ Глебу река: «Не ходи, брате! Отьць ти умьрлъ, а братъ ти убиенъ
И си услышавъ блаженый възъпи плачьмь горькыимь и печалию сьрдьчьною и сице глаголааше: «О увы мне, господине мой, отъ двою плачю плачюся и стеню, дъвою сетованию сетую и тужю. Увы мне, увы мне! Плачю зело по отьци, паче же плачюся и отъчаяхъся по тебе, брате и господине Борисе. Како прободенъ еси, како без милости прочее съмрьти предася, како не отъ врага, нъ отъ своего брата пагубу въсприялъ еси? Увы мне! Уне бы съ тобою умрети ми, неже уединену и усирену отъ тебе въ семь житии пожити. Азъ мнехъ въбързе узьрети лице твое ангельское, ти се селика туга състиже мя, и
И сице ему стенющю и плачющюся и сльзами землю омачающю съ въздыхании частыими Бога призывающю, приспеша вънезапу посълании отъ Святопълка зълыя его слугы, немилостивии кръвопийце, братоненавидьници люти зело, сверепа звери душю