Том 1 (XI-XII века)

И си на уме си помышляя, идяаше къ брату своему и глаголааше въ сьрдьци своемъ: «То поне узьрю ли си лице братьца моего мьньшааго Глеба, яко же Иосифъ Вениямина?»[874] И та вься полагая въ сьрдьци си: «Воля твоя да будеть, Господи мой». Помышляше же въ уме своемь: «Аще поиду въ домъ отьца своего, то языци мнози превратять сьрдьце мое, яко прогнати брата моего, якоже и отьць мой преже святаго крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходить и хуже паучины. То камо имамъ приити по ошьствии моемь отсюду? Какъ ли убо обрящюся тъгда? Кый ли ми будеть ответъ? Къде ли съкрыю мъножьство греха моего? Чьто бо приобретоша преже братия отьца моего или отьць мой? Къде бо ихъ жития и слава мира сего, и багряница[875] и брячины, сребро и золото, вина и медове, брашьна чьстьная, и быстрии кони, и домове красьнии и велиции, и имения многа, и дани, и чьсти бещисльны, и гърдения, яже о болярехъ своихъ? Уже все се имъ, акы не было николиже: вся съ нимь ищезоша, и несть помощи ни отъ когоже сихъ — ни отъ имения, ни отъ множьства рабъ, ни отъ славы мира сего. Темь и Соломонъ, все прошьдъ, вься видевъ, вся сътяжавъ и съвъкупивъ, рече расмотривъ вьсе: “Суета и суетие, суетию буди”,[876] тъкмо помощь от добръ делъ, и отъ правоверия, и отъ нелицемерьныя любъве».

Идый же путьмь, помышляаше о красоте и о доброте телесе своего, и сльзами разливаашеся вьсь. И хотя удрьжатися и не можааше. И вси зьряще его тако, плакаашеся о доброродьнемь теле и чьстьнемь разуме въздраста его. И къжьдо въ души своей стонааше горестию сьрдьчьною, и вси съмущаахуся о печали.

Къто бо не въсплачеться съмрьти тое пагубьное, приводя предъ очи сьрдьца своего?

Образъ бо бяаше унылъй его, възоръ и скрушение сьрдьца его святаго, такъ бо бе блаженый тъ правьдивъ и щедръ, тихъ, крътъкъ, съмеренъ, всехъ милуя и вься набъдя.

Помышлять же въ сьрдьци своемь богоблаженый Борисъ и глаголааше: «Веде, — брата моего зълуради чловеци понудяти ̀и на убийство мое, и погубить мя. Да аще пролееть кръвь мою, то мученикъ буду Господу моему, а духъ мой прииметь Владыка». Таче, забывъ скърбь съмьртьную, тешааше сьрдьце свое о словеси Божии, «Иже погубити душю свою мене ради и моихъ словесъ, обрящети ̀ю въ животе вечьнемь съхранить ̀ю».[877] И поиде радъстьнъмь сьрдьцьмь, «не презьри мене, — рекыи, — Господи премилостиве, уповающааго на тя, нъ спаси душю мою».

Святопълкъ же, седя Кыеве по отьци, призвавъ кыяны, многы дары имъ давъ, отпусти. Посла же къ Борису, глаголя: «Брате, хочю съ тобою любъвь имети и къ отьню ти придамь». Льстьно, а не истину глаголя. Пришедъ Вышегороду[878] ночь, отай призъва Путьшю и вышегородьскые муже и рече имъ: «Поведите ми по истине, приязньство имеете ли къ мне?» Путьша рече: «Вьси мы можемъ главы своя положити за тя».

Видевъ же дияволъ и искони ненавидяй добра человека, яко вьсю надежю свою на Господа положилъ есть святый Борисъ, начатъ подвижьнеи бываати, и обретъ, якоже преже Каина[879] на братоубийство горяща, тако же и Святопълка. По истине въторааго Каина улови мысль его, яко да избиеть вся наследьникы отьца своего, а самъ приимьть единъ въсю власть.

Тъгда призъва къ себе оканьный трьклятый Святопълкъ съветьникы всему злу и началникы всей неправьде, и отъвьрзъ пресквьрньная уста рече, испусти зълый гласъ Путьшине чади: «Аще убо главы своя обещастеся положити за мя, шедъше убо, братия моя, отай, къде обрящете брата моего Бориса, съмотрьше время убиите и́». И обещашася ему тако створити.

О таковыихъ бо рече пророкъ: «Скори суть кръвь пролияти бес правьды. Си бо обещаваються кръви и събирають себе злая. Сихъ путье суть събирающеи безаконие, нечистиемь свою душю обиемлють».[880]

Блаженый же Борисъ якоже ся бе воротилъ и сталъ бе на Льте шатьры.[881] И реша къ нему дружина: «Поиди, сяди Кыеве на столе отьни, се бо вси вои въ руку твоею суть». Онъ же имъ отъвещааваше: «Не буди ми възяти рукы на брата своего и еще же и на старейша мене, егоже быхъ имелъ, акы отьца». Си слышавъше вои разидошася от него, а самъ оста тъкъмо съ отрокы своими. И бяаше въ дьнь суботьный. Въ тузе и печали, удручьнъмь сьрдьцьмь и вълезъ въ шатьръ свой, плакашеся съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною, жалостьно гласъ испущааше: «Сльзъ моихъ не презьри, Владыко, да яко же уповаю на тя, тако да с твоими рабы прииму часть и жребий съ вьсеми святыими твоими, яко ты еси Богъ милостивъ, и тебе славу въсылаемъ въ векы. Аминь».

Помышляшеть же мучение и страсть святаго мученика Никиты и святаго Вячеслава, подобно же сему бывъшю убиению, и како святей Варваре отьць свой убойца бысть.[882] И помышляаше слово премудрааго Соломона: «Правьдьници въ векы живуть и отъ Господа мьзда имъ и строение имъ от Вышьняаго». И о семь словеси тъчию утешаашеся и радоваашеся.