— Что вижу, то вижу, — ответила она с некоторой гордостью, — но многое и от меня скрывает плащ феи Амилены. Бог запрятал великие тайны в травы, деревья и людские сердца. А я их собираю да складываю — вот и вся моя наука.
— Вот я и хотел бы выведать кое-какие тайны, — сказал доктор.
— Идемте за мной!
Ведьма ввела его в дом, в котором была лишь одна комната. У стен в корзинках сидели на яйцах куры и гусыни, встретившие гостя оглушительным кудахтаньем и гоготаньем. На печи булькало в горшках какое-то варево, издававшее удивительный аромат; чуткий нос врача сразу уловил запах шалфея. С потолочной балки свисали большие пучки сухих трав и растений, употребляемых для изготовления различных зелий — и для приворота и для порчи; в стенной нише над сундуком, разрисованным тюльпанами, висели, как паприка, нанизанные на шнурок сушеные ящерицы и скелетный лягушек.
Тетушка Ребек обтерла передником стул и пригласила доктора сесть.
— Так чего же вы хотите? — спросила она.
Доктор вынул из кармана два серебряных форинта и протянул их тетушке Ребек.
— Я пришел за правдивым словом.
— Вот как? — полунасмешливо, полуудивленно произнесла ведьма. — Значит, вам не надо ни шалфея, ни сушеных ящериц, чтоб зашить их в шов рубашки, вам понадобилось правдивое слово. Значит, правдивое слово приходится уже покупать за деньги, так? Ладно. Вы получите правдивое слово.
Гадко ухмыльнувшись, она позвенела в ладони серебряными форинтами.
— Гм. На этот товар пока не находилось покупателя. До сих пор у меня в лавочке только на любовь спрос был. Но ничего, я и правдивое слово продам. Чего вы хотите?
— Приглянулась мне в вашей деревне одна особа, и я хочу, чтобы она меня полюбила.
Старуха всплеснула руками и запричитала:
— Ох ты. Это и впрямь задача! Вас полюбить-то? Ведь вы, голубок, на пугало огородное смахиваете. Хотели правды, вот я правду и сказала!
Бирли улыбнулся:
— Отлично, тетушка Ребек, я доволен: возможно, это и правда, но я не пожалел бы денег, шелков, драгоценностей, — ведь я богат.
Тетушка Ребек задумалась.
— В конце концов каждую розу можно сорвать, — сказала она. — Кто ж эта особа?
— Жена Яноша Гала. Старая ведьма расхохоталась:
— Эту нельзя. Красивая женщина, видная, а все-таки нельзя.
— Но ведь вы сами сказали, что каждую розу можно сорвать.
— Только не ту, что уже к другому в стакан попала. Именно это и хотел знать Бирли, для этого он сюда пришел.
— Кто ж этот другой? — жадно спросил он.
— Красавчик кучер Пали Надь.
— Значит, между ними любовь?
— Она-то наверняка его любит, приходила в мою лавку за любовным зельем.
— Что вы ей дали?
— Вьюнок прошлогодний, растертый в порошок, чтоб в питье намешала.
— А Янош Гал подозревает что-нибудь? Тетушка Ребек пожала плечами.
— Янош Гал — умный человек, но где мужском мудрости с женской хитростью тягаться!
Узнав все Бирли поспешил покинуть ведьму. Да и пора уже было возвращаться: на дворе Гала нетерпеливо переминалась в упряжке пара гнедых. Коляска стояла у сеней, и Пали Надь, озорно посмеиваясь и самодовольно покручивая усы, неторопливо с кем-то разговаривал, то сдвигая на затылок, то нахлобучивая ни самые глаза шляпу со страусовым пером.
— Не угостите ли лепешкой, красавица хозяюшка?
— Проваливай, озорник, пускай тебе их корчмарка Чиллаг печет. Знаю ведь, что ты там останавливаешься коней поить, поддразнивал кучера из сеней свежий, звонкий голос. (Ей-богу, это был голос жены Гала!)
— Если и останавливаюсь, — отвечал парень, — так только коней напоить.
— Ишь ты, а сам не пьешь?
— У нее вино кислое, будто уксус.
— Зато поцелуй, говорят, сладок, как мед.
— Не пробовал.
— Ох, и врешь!
Этот диалог продолжался бы и дольше, по тут доктор и нотариус вошли в сени, где раскрасневшаяся молодуха смазывала лепешки гусиным жиром.
Завидя их, она поставила зеленую эмалированную миску и принялась расстегивать лиф. Один за другим отстегивались крючки… один из них оторвался и упал на землю. (Пали, которому все прекрасно видно было из коляски, весьма игриво козырьком приставил ладонь к глазам.) Доктор с недоумением глядел на эту удивительную сцену: что-то будет? Но, конечно, ничего особенного не произошло, она всего-навсего вынула из-за пазухи три сложенные сотни.
— Пожалуйте за труды, господин доктор!
— Хорошо, — холодно произнес врач, — но на вашей душе грех, красавица, что я это не очень заслужил.
— Ладно, — ответила красавица, — моя душа выдержит.
— Дай-то бог! Прикажите снести мои вещи в коляску, а я зайду проститься с хозяином.
Янош Гал лежал на том месте, где его оставили. Трубка уже погасла, он опустил веки, словно собрался вздремнуть.
Когда отворилась дверь, он приоткрыл один глаз.
— Я пришел проститься, хозяин.
— Уезжаете? — безучастно спросил тот.
— Мне здесь больше нечего делать.
— Отдала вам хозяйка деньги?
— Да, отдала. Ох, и красива ж она.
Услышав это, больной открыл второй глаз и, протянув доктору для прощания здоровую руку, эдак снисходительно и кратко осведомился:
— Правда?
— Какой же у нее маленький прелестный ротик, словно красная земляника, — восторженно произнес доктор.
— Оно так! — Казалось, благодушная улыбка заиграла под седоватыми усами.