— Ну-ну, Кришка! Не задирайся, Кришка, не умничай. Сходи-ка лучше ты, лапушка, в погреб да принеси гостям бутылку вина. Господина доктора, верно, жажда истомила. Не пристало эдак, до сих пор ничем не попотчевала! Не сердись на господина доктора, Кришка, ведь и он мне добра желает — по своему разумению.
Молодуху охотно отпустили за вином. По крайней мере, в ее отсутствие можно еще раз попытаться уговорить хозяина. Говорили торопливо, с жаром, перебивая друг друга. Привели все доводы, соблазняли: мол, и вся-то операция не болезненнее укуса пчелы. Пугали: ох, и невесело лежать в сырой земле! Хозяин ничего не говорил, молчал, слушал, покуривал трубку, его голубоватые кроткие глаза скучающе блуждали по комнате, но знакомым предметам, по вещам, подвешенным к балке, по полке с тарелками, по портретам императора Франца-Иосифа и старого Кошута: ведь в домах венгерских крестьян они висят рядышком (хотя в жизни были так далеки друг от друга), и за каждую раму засунута ветка освященной вербы.
Хозяйка быстро вернулась с вином — осаждаемый со всех сторон хозяин не успел возразить гостям, да теперь уж и не дал им отвечать, а обратился к жене;
— Ты из какой бочки брала?
— Из двухмерной.
— Ладно, но на мои поминки откупорь, женушка, ту, что рядом стоит. Я, когда доливал ее, заметил, что вино портиться начинает. Вот его и надо выпить на моих поминках, Кришка.
В этой простой спокойной покорности судьбе была не только осмотрительная забота венгерского хозяина, распространяющаяся и на то, что будет после его смерти, но одновременно заключался и отрицательный ответ на все уговоры.
Бирли это понял и начал натягивать перчатки.
— Все бесполезно.
— У меня есть одна идея, — прошептала барыня. — Подождите!
Она выскользнула во двор, чтобы разыскать детей Гала; через несколько минут они ворвались в дом с ревом и визгом, причем каждый сжимал в пятерне серебряную монету.
— Не умирайте, отец, не умирайте!
Маленькая Боришка, хорошенькое светловолосое существо, умоляюще сложила ручки:
— Позвольте отрезать вам руку, батюшка!
— Позвольте! Позвольте! — требовали мальчишки с чумазыми мордочками, которых барыня сманила с тутового дерева.
Старик улыбнулся, и в этой насильственно выжатой улыбке проглянул его добрый нрав.
— Ишь чего захотели, пострелята. Думаете, я левой рукой не смог бы вас пороть. Смог бы! Не было б вам от этого никакой пользы, — добавил он с кроткой грустью.
Но ребятишки почти и не слышали его ответа, ибо жена Гала проворно отыскала в углу веник, завидев который они врассыпную бросились из комнаты, только пятки засверкали.
Тут уж и барыня отказалась от надежды на операцию.
— Вы правы, Бирли. Все напрасно. Пойдемте.
— А теперь у меня возникла идея, — шепнул Бирли. Он вызвал из комнаты нотариуса.
— Есть здесь в деревне какая-нибудь старая сплетница?
— Э! Да тут других-то и нет.
— Но кто все же самая большая сплетница?
— В бабьем племени все на это мастерицы, — отвечал сельский нотариус, — но, пожалуй, самая знаменитая из них жена Базара Матяша — «Желтая Белка».
— Почему ее зовут Желтой Белкой?
— Лицо у нее такое, словно у белки. И желтое, как утиные лапы… а душа еще желтей — от зависти.
— Далеко она живет? Прошу вас, проводите меня к ней, пока запрягают.
Сельский нотариус засмеялся.
— Охотно. Она живет по соседству, в третьем отсюда доме. Может, господин профессор хочет жениться? Желтая Белка — известная сводня.
— Сводня?
— Ну да. Деревенская сваха.
— Хорошее ремесло! Мне это как раз и нужно. Но сначала я попрошу жену Гала, чтоб запрягали.
— Это она охотно сделает.
— Видимо, так.
Во дворе франтоватый парень в шляпе со страусовым пером поил у колоды лошадей. Бурли узнал его, это был кучер, который привез его со станции. Впрочем, кучера всегда можно узнать по страусовому перу, другие его не носят; пастуху полагается ковыль на шляпу, батраку — роза, леснику — журавлиное перо.
— Как вас зовут? — спросил профессор у парня.
Тот посмотрел на него с недоумением, потом оглянулся, но не увидел никого, к кому относилось бы это «вы».
— Как ваше имя, друг мой?
— Мое? Пали Надь.
— Вы кучер?
— Ясное дело.
— Так вот. Пали Надь, скажите хозяйке, что я хочу уехать, и запрягайте. А вы, дорогой господин нотариус, будьте любезны, отведите меня на минутку к Желтой Белке.
Желтая Белка жила через два дома от Галов. Нотариус потянул привязанную к воротам веревку, похожую на поросячий хвост, и они тотчас же очутились перед Желтой Белкой, которая трепала на дворе коноплю.
— Этот господин из Будапешта хочет с вами потолковать, тетушка Ребек!
Тощая, высокая старуха, лицом действительно напоминавшая белку, послюнявила пальцы и принялась прилеплять свисающие кудерьки к вискам: ей тоже хотелось быть покрасивее. И она была женщина.
— Говорите, слушаю.
— Только с глазу на глаз.
— Так ведь у меня и у самой два глаза имеется.
— Ого! Да у вас, тетушка Ребек, пожалуй, все сто глаз, а не два, — заметил нотариус.
Эта учтивость ей, видимо, польстила, потому что некое подобие улыбки пробежало по ее изрезанному морщинами лицу.