Том 1. Рассказы и повести

— Кажись, и мы не старше вас, сударь, будем, — бросила она через плечо полуобиженно, полунасмешливо. — Верно, плохо вы видите через окошки, что у вас на глаза навешаны.

И закружилась, как веретено. При каждом ее движения дразняще шуршали и скрипели накрахмаленные юбки.

Ученый профессор с изумлением глядел на нее; хороша она была, дьявольски хороша и действительно молода, намного моложе доктора, а тем паче своего седеющего хозяина. Доктор собрался уж было пробормотать что-то в оправдание, но она захлопнула за собой дверь. Ох, и простофили же эти ученые знаменитости!

— Ну-с, покажите-ка руку.

Молча, нехотя господин Гал протянул больную руку.

— Очень болит?

— Порядком, — сказал господин Гал, выпуская громадный клуб дыма, который, извиваясь кольцами, поднялся к потолочной балке. Больной с удовольствием глядел кольцам вслед, пока они не исчезли.

Врач взглянул на распухшую руку и испуганно воскликнул:

— Плохо дело, очень плохо! Это была трупная муха.

— Может, и так, — флегматично ответил Янош Гал, лишь бы что-то сказать, — может, и так, потому я сразу увидел: не нашего она мушиного семейства.

— Вы меня не поняли, дядюшка. Я сказал, что эта муха до вас на трупе пировала.

— Эдакое святотатство! Ну и пакостница! — вырвалось у Яноша Гала без всякого испуга и досады, а скорее по привычке: точно так же воскликнул бы он, услышав, что где-то совершено богопротивное и непристойное дело.

— Счастье, что я не опоздал! Сейчас еще можно помочь, но завтра было бы поздно. Завтра вы бы уже умерли.

— Неужто? — сказал крестьянский король, уминая в трубке табак.

— Заражение крови идет быстро. Нам надо спешить. Ничего не поделаешь, хозяин, крепитесь! Руку нужно отрезать.

— Мою руку? — изумленно спросил тот, и какая-то тихая, ироническая усмешка показалась на его губах; было в ней и презрение и пренебрежение, смешанные с удивительным фатализмом.

— Вашу, конечно. Иного выхода нет!

Господин Гал не проронил ни слова, лишь потряс головой и продолжал спокойно покуривать трубку.

— Но послушайте, — принялся убеждать его доктор, — ведь вам и больно-то не будет, я вас усыплю, а когда проснетесь, все будет кончено, а вы спасены. Иначе завтра в это время вы умрете, потому что заражение крови распространится дальше. Сам господь вас не сможет спасти!

— Оставьте вы меня в покое, ради бога, — проворчал господин Гал, словно совестился говорить о таких пустяках; до сих пор он лежал на спине, но тут вдруг попросту повернулся лицом к стенке и закрыл глаза.

Врача испугало его упрямство, он вышел в сени, где молодуха вертелась и суетилась у печи, в глубине которой розовели большие пышные хлебы, а в челе краснели и мерцали сложенные горкой угли, постепенно окутывавшиеся пепельно-серым одеянием.

Ну, что там со стариком? — почти равнодушно спросила молодуха, стыдливо одергивая подоткнутую спереди юбку, которая открывала ее стройные белые ноги намного выше щиколотки, — а ведь не каждый мужской глаз заслуживал того, чтобы любоваться ими.

— Да вот, плохи его дела. Затем я и вышел, чтобы просить вас уговорить мужа…

— Уговорить?

— Да, чтобы он позволил отрезать себе руку.

— Господи! Руку?

Молодуха побелела, как стена, зубы ее застучали, и, вся дрожа, она пробормотала:

— А это нужно?

— Да, во что бы то ни стало! Каждая минута дорога. Здесь налицо заражение крови. (Это не я так говорю, а доктор). Если рука не будет немедленно отнята, возможность воспрепятствования наступлению смерти можно считать исключенной.

— Значит, мой хозяин помрет?

— Завтра неизбежно последует смертельный исход. Помочь ничем нельзя.

Лицо молодухи стало багрово-красным, как мальва, глаза сверкали и блестели, словно угли в печи.

— Пойдемте, пойдемте, — торопил Бирли, — скажите ему, уговорите, вас он послушает.

Хозяйка вызывающе положила руку на бедро, а другую руку поднесла ко рту и ногтем большого пальца щелкнула себя по зубам (что у венгерских крестьян служит изысканной формой кукиша).

— Вот вам, видали?! За кого ж это вы меня, господин хороший, принимаете? Или для такой, как я, и калека-муж сойдет?.. Да я со стыда сгорю! Ишь ты, этого только не хватало!

И она вихрем влетела в комнату с отчаянным криком:

— Янош! Не давайте себя кромсать! Не слушайте доктора, Янош!

Старик дружелюбно подмигнул ворвавшейся к нему жене, затем принялся ее успокаивать, словно дитя малое:

— Не бойся. Кришка! Ничего из этого не выйдет! У меня самого голова на плечах, Кришка. Не помру я по кусочкам.

Бирли пришел в отчаяние, но продолжал уговаривать, приводя все новые доводы:

— Не будьте жестоки, добрая женщина. Даю честное слово этот бедный человек завтра умрет, если я не отрежу ему руку. И вам я удивляюсь, господин Гал. Такой умный человек, — я слышал, вы даже старостой были, — как же вы не понимаете ужасных последствии! Что такое одна рука? Вы не раз, должно быть, видали здоровых, веселых одноруких солдат. Не правда ли?

— Правда. — согласился богач-крестьянин.