– Шатенка? В парчовой шапке? – обрадовался Алексей и вспомнил про броневик: движение в полу замедлилось…
– Разъезд, – ответил один из солдат, толстощекий, в черной папахе, лежа на локте, засматривая будто безразлично в бойницу. – Стоять не будем…
– Разбито здорово, – отозвался ему его второй номер. – Это из четырехдюймовки…
В полу заскрипело, поезд тронулся. Опять привыкнув к сотрясению, Алексей задумался… Молча, только куря и не запрещая курить солдатам, которые переговаривались негромко, иногда смеялись, – ехали продолжительно до станции. Она была тоже не цела; в зале, где помещались вместе и багажное отделение и стойка, все раскинулось, как от вихря, сквозь выбитые стекла нападал снег, а на стенах разными почерками, кое-где стершись, читались угольные надписи-угрозы и убеждения белогвардейцам.
А там, за этой брошенной, будто ничьей станцией началось уже совсем открытое, обнаженное, заставляющее зябнуть. Ход стал томительно тихим, потому что впереди теперь шли разведчики, осматривая путь. Солдаты не разговаривали.
– Ну, приготовьтесь, – влез в дверцу, улыбаясь, поручик Курдюмов, артиллерист. – Сейчас начну.
– А в чем дело? – оглянулся Ухов.
– Да обоз малость щипанем. Готовьтесь, – вышел он в переднюю дверь к орудию.
– Так, – отозвался Ухов и полез на пол, к бойнице.
Там, за стенкой, прислуга уже выкатывала орудие на платформу – слышно было. Потом, – очень быстро управились с установкой, – донесся высокий голос Курдюмова; и отчетливо: «орудие! огонь!» Тотчас ахнуло, зазвеня в ушах, посыпалось с потолка дрянью, полуоткрылась дверь. Подавленный, обеспокоенный, Алексей полез на пол; он уже глядел в бойницу, видел серебристые горизонты, искал… когда истовый крик Курдюмова опять приказал ахнуть, ударить воздух, и опять отозвалось в желудке, опять сыпалось с потолка. Тут стало бить второе орудие. Щурясь, предостерегаясь невелико, Алексей все отыскивал, следил, смутно сознавая, что та вереница довольно бойких букашек на просторной скатерти снегов – ведь живые люди и простые крестьянские лошади, расстреливаемые отсюда, через версты, из двух трехдюймовок…
Кто-то потрогал его за ногу.
– Командир, вас зовут чай пить, – ответил его взгляду рябоватый солдат.
– Да? А он где? – спросил Алексей, поднимаясь на руки.
– В стрелковом. Тут рядом…
Он вылез в дверцу, перешел по настилу над буферами, замечая неподвижность броневика, всунулся в дверцу соседнего вагона и влез к стрелкам. Они лежали на своих нарах вдоль боковых стенок вагона, каждый приладив винтовку в бойницу, – некоторые оглянулись на него. Капитан Могильников, большеусый, в романовском полушубке, сидел поперек вагона на доске перед парящей чаем кружкой.
– Чайку? – предложил он негромко басом.
– Благодарю, – ответил Алексей, замечая испарину на командирском лице, проникаясь спокойствием.
– Ипатов, – налей, – приказал капитан. – Присаживайтесь-ка… Ну, как вам нравится у нас?
– Да в общем очень занятно, – начал Алексей, садясь верхом перед капитаном. – Я ведь, признаться, еще зеленый в боях. Правда, контужен не так давно, но в германскую кампанию пороха совершенно не нюхивал: все ловчил!
– И удачно? – расправил командир свои кадровые усы.
– Да пожалуй, – принял Алексей от солдата кружку. – Надо отдать справедливость…
Вольноопределяющийся, черноглазый молодой бомбардир у разговорной трубки, перебил:
– Слушаю!.. Есть! Господин капитан, с наблюдателя передают, что справа видны цепи.
– Кто говорит? – не торопясь, обтирая усы, спросил капитан.
– Поручик Лобинтович… Ага!.. И слева, господин капитан!
– Так…
– Пулеметы?
– Можно пулеметы, – согласился капитан так просто, поправляя перевязанный крест-накрест башлык.
И вольноопределяющийся-бомбардир, точно обрадовавшись, начал кричать в рыльце трубки:
– Паровоз? Паровоз? Господин поручик! Передайте в переднюю, чтобы начали пулеметы!.. Ага!.. Задний? Огурцов? Передай прапорщику Ухову, чтобы начинал!.. Паровоз! Как дела с обозом?.. Ага…
Тут донеслось, – сначала будто зазвенев, – дробное хлопанье пулемета; задержавшись, он точно выждал голос второго; а там и третий, вызывая на чечетку четвертого…
– Господин капитан! – закричал вольноопределяющийся. – Обоз рассеян…
– Ага, – отозвался невозмутимый капитан. – Орудиям – прекратить.
– Поручик Курдюмов уже, кажется, прекратил. Я сейчас справлюсь. Огурцов! Задний!.. Задний? Курдюмов прекратил? Прекратил?.. Ага! Паровоз! Уже передали? Хорошо.
А тут сорвался и в самом вагоне выстрел.
– Кто стрелял? – спросил капитан при общей неподвижности.
– Я, господин капитан, – ответил кто-то негромко, но спокойно, как правый.
– Почему стреляешь без приказа? Наряда хочешь?.. Стреляйте. Пачками.
И они, эти стрелки, приложившись, начали трахать-посылать, передергивать затворами и опять…