Том 1

Стало быть, если понадобятся деньги, повторяю: к вам и вашим идеям чувствую огромное почтение. В благородных начинаниях всегда готов быть компаньоном. До шестидесяти тысяч, как сказано. До свиданья, почтеннейший. И пишите. Да покрепче валяйте. В девяносто лошадиных сил. (Уходит.)

Томас один. Сидит опустив плечи.

Кристоф. Пришли Георг Гейнзиус с женой.

Томас (встрепенувшись). Они уже читали?

Кристоф. Не знаю. (Уходит.)

Георг и Беттина входят.

Беттина. Мы хотели проведать вас.

Георг. Беттина считает, что вы не только народный трибун, но до некоторой степени и Томас Вендт.

Беттина. И наш друг. Так, значит, здесь вы работаете. И пишете теперь исключительно для вашей газеты. И все ваши прекрасные планы…

Томас (с раздражением). Я забросил их. У меня более важные дела.

Беттина. У вас плохой вид, Томас. Я от души была бы рада, если бы вы разрешили мне…

Томас. Спасибо, Беттина. Мне ничего не нужно.

Георг. Как поживает Анна–Мари? Я слышал, она все еще у моря?

Томас. Она пишет редко. Я не знаю, как она живет. (Вспылив.) Это невыносимо. Я ничего не могу прочесть на ваших вежливых лицах.

Георг. Что с вами, Томас?

Беттина. Мы пришли проведать вас. Ведь мы были когда–то друзьями, Томас. Мы никак не думали, что вы нас так примете.

Томас. Простите, Беттина. Приди вы вчера, я был бы очень рад. А сегодня между нами выросла преграда. Уходите. Прошу вас, уходите раньше, чем вы узнаете. Спасибо за то, что вы пришли, но в глаза вам я не могу смотреть.

Беттина. Успокойтесь, Томас.

Георг. Какая преграда? То, что ваша газета подстрекает к забастовке? Так ведь это не новость.

Томас. Нет. Гораздо серьезней. (Скороговоркой, запинаясь.) Один журналист, работник нашей газеты, написал вздорную, злопыхательскую статью.

Георг. Против меня?

Томас. Против вас. Вот. Вам все равно ее покажут. Может быть, лучше, если вы узнаете все от меня. (Стоит, отвернувшись.)

Георг и Беттина читают.

Георг (побледнев). Это, во всяком случае, недостойно.

Беттина (тихо). Это нехорошо, Томас.

Томас. Разумеется, я уволил этого человека. Но статья напечатана, связана с моим именем, и я пойму вас, если вы в будущем презрительно скривите губы при упоминании обо мне.

Георг и Беттина молчат.

Томас (вспылив). Отчего вы не набрасываетесь на меня? Ругайтесь. Кричите. К черту ваш проклятый такт, вашу ненавистную вежливость. Ведь вы правы. Что же вы молчите? Начинайте. Вот я. Я готов. Я слушаю.

Георг. Мне жаль вас, Томас, жаль, что вы вынуждены бороться за свои идеи подобными средствами.

Томас (со злобой). Дело от этого не тускнеет, дело остается чистым и прекрасным, хотя бы поборник его по горло увяз в грязи.

Конрад (быстро входит). Неприятная новость, Веннингер умер.

Георг. Веннингер?

Конрад. Автор статьи, да. Говорят, что он застрелился. Точных сведений пока нет. (Томасу.) Он оставил вам письмо.

Томас. Оно у вас?

Конрад. Вот оно.

Томас (читает). «Я умираю от ненависти к вам, Томас Вендт. Мне пришлось выстрелить, чтобы заставить мир насторожиться и узнать ваше подлинное лицо. Письмо это, конечно, будет напечатано в газетах.

Вы бражничали за столом богачей и не утолили свой голод, вы проникли в души бедняков и не насытили свое любопытство. Вы — апостол? Вы избавитель? Вы не знаете разве, что избавитель должен быть скромным и непритязательным? А вы надменны, Томас Вендт. Вы высокомерней…» (Прерывает чтение, садится, проводит рукой по лбу, протягивает письмо Конраду.) Читайте, Конрад.

Конрад. В присутствии ваших гостей?

Беттина. Мы уходим.

Томас. Нет, оставайтесь. Вы имеете на это право.

Конрад (читает). «А вы надменны, Томас Вендт. Вы высокомерней любого богача, против которого ведете борьбу. Вы хотите вытащить людей из болота, а сами боитесь грязи. Вы хотите уничтожить проказу, а сами брезгаете швырнуть комком грязи. Вы дурак. Вы сентиментальный позер. Вы как обезьяна подражаете спасителю, рядясь в одеяние бедности. Вы себе самому не признаетесь, что все ваши чувства, вся ваша человечность — это только румяна и беллетристика. Я понял, что просто высказать свое мнение о вас мало, никто не станет меня слушать. Поэтому я предпочел так его изложить, чтобы пуля, пробившая мне висок, всех убедила в его неопровержимости».

Томас. Он — мертв?

Конрад. Да.

Беттина. Бедный Томас! Что за мир окружает вас!

11

Бар в дорогом отеле в окрестностях Трувилля.

Время — после полуночи. Слышна музыка.

Несколько мужчин во фраках и один морской офицер. Анна–Мари.

Первый господин. О чем вы думаете, Анна–Мари?

Анна–Мари. Я вспоминаю об одном купанье в море, ночью, в Бордигере. Волны поднимались нам навстречу, черные, загадочные, бесшумные. Мы плыли куда–то в неизвестность, в ночь.

Я вспоминаю об одной автомобильной поездке полгода назад. Авто пожирал шоссе. Мы продрогли, несмотря на полуденный зной, и полчаса мы мчались сквозь аллеи серебристых маслин.

Морской офицер. В Тунисе арабские кокотки занимают целую улицу. У каждой свой домик. Они сидят в цветных коротких рубашках, каждая около своего домика, и ждут.