Том 1

Томас (устало). Незачем спорить. Вы меня сломали. Как противен был мне вначале мой успех. И эти люди, эти эстеты! Зрелище силы тех, кого они боятся, приятно возбуждает их похоть. Они щекочут себе нервы призраком опасности, от которой лишились бы чувств, стань она действительностью. А теперь? Успех мне нужен, я упиваюсь им. Я привык к его яду. Я привык к вам.

Георг. А где Анна–Мари?

Томас. Она устала, капризничает. Послезавтра собирается в Ниццу, и нужно кое–что подготовить к отъезду.

Георг (с легкой иронией). Она тоже привыкла к успеху.

Томас. Да. Она была на верном пути. Теперь она ускользает от меня.

Беттина. Не судите поспешно, Томас.

Томас. Успех. Какая чепуха. Задумал изменить мир. Я. Изменило мир изобретение пороха, железной дороги, воздухоплавания. А что значу я со своими несколькими лоскутками полотна и горсткой загримированных молодцов? Я, право, получаю по заслугам. Вместо того чтобы таять от звуков Лорелей в исполнении певческого квартета, обыватель у меня черпает смазочное масло для своего сердца. Моя физиономия ухмыляется со страниц журналов для семейного чтения. Пламенем и сталью хотел я быть, а чего я достиг? Сытый обыватель за недорогую цену массирует свою совесть.

Почему вы не смеетесь, Георг? Люди вашего круга ведь сильнее меня.

Господин Шульц (входит). Прошу извинить за неожиданное вторжение, сударыня. (Целует руку Беттине.) Услышав, что господин Вендт здесь у вас, я не хотел упустить случая принести мои поздравления по поводу его грандиозного успеха. Превосходная вещь, честное слово! Когда в последнем действии эти парни висят распятые на кресте… Да, замечательно. Вообще–то я не охотник до серьезных драм. Я больше за оперетку. Но эти вот распятые — это, скажу вам, нечто сказочное, клянусь честью.

Георг наполняет для него бокал.

Господин Шульц (пьет). Ваше здоровье, господин Вендт. За вторую сотню представлений вашей пьесы. Кстати, кругленькую сумму приносит пьеска, а? Знаете ли вы, что я положительно горд нашим соседством. Я вижу уже, как у ворот вашего домика прибивают доску: «Здесь творил Томас Вендт» — и так далее. Не премину и свою лепту внести на такое дело. А потом перед вашей мемориальной доской — англичане со своими бедекерами. Ужасно интересно. Помните ваш неожиданный ранний визит ко мне? Как вы тогда в частном порядке прочитали мне лекцию о морали? Испортили мне тогда отличный завтрак. Впрочем, впоследствии вы, наверно, были благодарны мне, а? Малютка расцвела в прелестную бабенку. Да, старый бог жив еще, и добро, которое делаешь людям, приносит проценты. Не буду вас больше обременять своим присутствием, господа. Еще раз — мои искренние поздравления. (Уходит.)

Георг. Вы все еще думаете, что это стоит труда — стараться переделать человека?

Томас. Вы богаты. У вас доменные печи, заводы. У вас тысячи рабочих. Вы владеете людьми, в ваших руках власть. Я не доверяю вам.

Георг. Не прячьтесь за возражениями; они для вас слишком мелки. Сегодня, сейчас, вы так же хорошо, как и я, чувствуете, что лучше месяц жизни посвятить искусству, чем целую жизнь политике. Жизнь, наполненная лозунгами и пламенными речами, жизнь, когда постоянно снисходишь к другим и нарочито принижаешь себя самого, когда вечно общаешься с плохо пахнущими телами и непроветренными душами, — чего можете вы достичь таким образом? Массе свойственна косность. Если ее растормошить, она, может быть, и проснется, может быть, вы и переделаете ее. Но только на час. Через час она снова будет храпеть, и, когда люди разойдутся по домам, господин Губер снова станет господином Губером, а господин Мюллер — господином Мюллером. Я не верю в человека. Я изучил историю человечества за пять тысяч лет и научился не верить в человека.

Томас. Как можно жить, если не веришь в человека?

Георг. Я верю в закон, лишенный всякой сентиментальности: люди пожирают друг друга и на тысячу звероподобных существ с человеческими лицами приходится один человек.

Откажитесь от деяний, Томас Вендт. Деяния забываются. Деяния толкуются превратно, а результаты их обращаются в собственную противоположность. Единственное, что вечно, — это творчество.

Томас. Вы согласны с ним, Беттина?

Георг. Действие — это часть целого, знание — это часть целого, и единственно, что цельно, — это искусство. И вы, вы, рожденный для искусства, хотите оставить эту сферу ради политики?

Томас. Вы никогда не знали лишений. Ваша философия — философия сытости.

Георг. Сытость мыслит логичнее, чем голод.

Томас (настойчиво). Вы согласны с ним, Беттина?

Беттина. Вы поедете с нами в деревню, Томас. И там, на покое, напишете новую драму, не думая ни о каких социальных теориях, думая только о своих стихах и образах.

Кристоф и Конрад входят.

Томас. Вы? Вы здесь?

Кристоф. Мы писали тебе. Ты, видно, не получил наших писем?

Томас. Не знаю. В последнее время я так много писем не распечатывал.

Конрад. Дело срочное. Поэтому нам ничего другого не осталось, как повидать вас.

Георг. Кто эти господа?

Томас. Мои друзья. Они занимаются политикой.