Том 1

Кристоф, Мы не беспокоили бы тебя, не будь наше дело так срочно. Мы давно тебя не видели, Томас. Без тебя наши собрания точно без души.

Конрад. То, что вы написали для театра, может быть, и прекрасно, но вряд ли принесло какую–нибудь пользу. Богатые смотрят спектакль, а потом возвращаются домой как ни в чем не бывало.

Кристоф. То, что ты нам говорил, было частью твоей жизни. Не могло же все вдруг стать для тебя второстепенным, незначительным.

Томас (с измученным видом). Что случилось? Чего вы хотите?

Конрад. Я бы предпочел разговаривать о нашем деле где–нибудь в другом месте, не в присутствии этих господ. Этот ресторан и то, что мы должны сказать вам, как–то не вяжутся.

Кристоф. Не сердись на Конрада за резкость. Мы три дня ищем тебя.

Томас. Эти господа — мои друзья. У меня нет тайн от них. Говорите.

Конрад. Нам предложили крупную сумму на организацию газеты при условии, что мы найдем подходящего кандидата на пост редактора. Кроме вас, у нас никого нет.

Томас. А если мы этих денег не возьмем?

Конрад. Они разойдутся по мелочам, на всякие благотворительные дела, ими воспользуются трусливые мещане и соглашатели.

Томас. И я должен…

Конрад. Вы должны говорить сотням тысяч то, что вы говорили трем или четырем сотням людей. Ежедневно.

Беттина. Вы собирались покинуть город. Вы уже почти обещали поехать с нами в деревню. Вы хотели сосредоточиться, писать.

Конрад. Вы не имеете права жить для себя. Вы не имеете права творить для нескольких чувствительных душ. Вы, Томас Вендт, принадлежите нам.

Кристоф. То, что ты делаешь, не может быть неправильно, Томас. Но сказать тебе мы были обязаны. Не правда ли?

Конрад. Если мы упустим этот случай, то останемся разрозненными одиночками, утопистами, дураками. Все в ваших руках. Вы должны сделать выбор, Томас Вендт: жить для человечества или для искусства.

Беттина. Вы собирались завтра ехать с нами, Томас.

Томас. Нет, завтра я не уеду. Я вообще, вероятно, не смогу приехать. Я должен остаться здесь.

Беттина. Томас!

Георг. Вы в самом деле хотите?..

Томас. Вы желали мне добра, Беттина. И вы, Георг. Но мне не по пути с вами. Примите мою благодарность, друзья мои, и будьте счастливы. Мой путь (указывает на Конрада и Кристофа) - с ними.

10

Редакция. Томас. Кристоф. Конрад.

Томас (в руках газета; возбужденно). Кто это писал?

Кристоф. Что ты предпримешь?

Томас. Я спрашиваю, кто это писал?

Конрад. Не все ли равно, кто писал, раз это уже напечатано.

Томас (стучит кулаком по столу). Кто писал эти гнусности, желаю я знать.

Кристоф (пожимая плечами). Веннингер.

Томас. Ну, разумеется, Веннингер. (Звонит курьеру.) Попросите господина Веннингера.

Конрад. Раньше всего успокойтесь. Учтите его мотивы. Выслушайте его спокойно.

Кристоф. Надо трезво рассуждать. Если ты примешь во внимание…

Томас. Я ничего не желаю принимать во внимание. Я его вышвырну вон.

Веннингер входит. Тщедушный человек, 35 лет, в пенсне; нерешителен.

Томас (Кричит на него). Статью о Георге Гейнзиусе вы писали?

Веннингер (нерешительно). В известной степени.

Томас. Что это значит — в известной степени? Вы писали или не вы?

Веннингер. Стиль, во всяком случае, обрабатывал я.

Томас. Как вам не стыдно? Такой человек, как Георг Гейнзиус! Вы не хуже моего знаете, насколько он лично заслуживает всяческого уважения. И против него вы затеваете такую мерзость. Вы пользуетесь болтовней уволенного портье, помоями, взятыми с черной лестницы. Вы мараете этим мою газету. Вы обдаете грязью Беттину Гейнзиус, которая даже не поймет ваших пошлых инсинуаций.

Веннингер. Георг Гейнзиус — представитель системы, для борьбы с которой основана наша газета. Вы знаете, какие безобразия творятся на его заводах. Вы знаете, с какой радостью мы приветствовали бы забастовку на его предприятиях, как мы подчеркиваем малейшую его несправедливость, как разжигаем возмущение. Я не могу провести черту между предприятиями и предпринимателем. Целясь в Гейнзиуса, мы попадаем в его заводы. Всякий смыслящий в политике человек одобрит мою статью.

Томас. Я уж не раз говорил вам: пишите против системы заработной платы на заводах Гейнзиуса, против действий его директоров, против его мировоззрения, призывайте к стачке, саботажу — сколько угодно. Но ни словом не задевайте Гейнзиуса–человека. Я не борюсь такими средствами, как клевета. Я не потерплю у себя людей, пользующихся отравленным оружием. Вы уволены, господин Веннингер.

Кристоф. Но послушай, Томас…

Конрад. Господин Вендт!

Веннингер. Можно, значит, идти?

Томас. Да.

Веннингер (глядя исподлобья; язвительно). Что ж, это не трудно было предположить. Ваш дружок, этот чистоплотный господин Гейнзиус, — табу, он неприкосновенен, хотя бы все принципы полетели при этом к черту.

Томас. Замолчите!