Том 1

— По окнам… Только надо смотреть куда. Они не сидят на месте. Даст очередь из одного окна и бежит до другого. И амбразуры есть у них по углам… Вы по автоматчикам патроны не тратьте, вы мне станковые пулеметы подавите.

С мельницы, видимо, заметили движение в кустах за развалинами сарая. Струя разрывных пуль брызнула по камням. Все пригнули головы. Мелкий осколочек камня больно черкнул Спивака по щеке. В цепи лежавших в саду бойцов кто-то громко всхрапнул, словно во сне, перевернулся с живота на бок, разбросал ноги ножницами в неестественной позе и так застыл.

— Ранен? — спросил Спивак, заклеивая поднятым с земли листочком тополя царапину на щеке.

Сосед повернувшегося на бок бойца подполз к нему, всмотрелся в его мутнеющие глаза, приложил ухо к груди, послушал.

— Убит.

Бронебойщики тихо расползлись по местам, указанным командиром роты, и, наблюдая безотрывно за мельницей, стали вести редкий огонь по черным провалам окон и амбразурам, из которых показывались стволы пулеметов.

Рядом со Спиваком, за камнями, лежал командир третьего взвода старший сержант Разумовский, молодой красивый парень с писаными девичьими бровями, большими черными задумчивыми глазами, харьковчанин, по гражданской специальности электрик.

Когда Спивака отвозили зимою раненого в медсанбат, Разумовский был еще рядовым бойцом, бесстрашным в бою, не знавшим усталости в походах, от которого никто никогда не слышал жалоб на фронтовые тяготы. Он пришел в полк из партизанского отряда, действовавшего в Харьковской области, пока она была оккупирована, и расформированного при соединении с Красной Армией. Первое время Разумовский в полковой разведке и показал себя прекрасным лазутчиком, но оттуда его пришлось перевести в роту, когда выяснилось, что бесполезно ждать от него живого «языка» — всегда в той группе разведчиков, с которой уходил Разумовский, случались «несчастные» происшествия с пленным: то начал кричать, заткнули ему рот тряпкой и нечаянно задушили, то шальной пулей зацепило, не довели. Для разведки он оказался слишком зол.

На днепровской переправе он заменил убитого сержанта, принял на себя команду отделением и так и остался отделенным, без звания. За бои на правом берегу (в отсутствие Спивака) Разумовский, уничтоживший ручными гранатами в одной хате девять гитлеровских солдат, был награжден орденом Красной Звезды, аттестован старшим сержантом и получил назначение на должность командира взвода.

Спивак помнил задушевные беседы зимою на походах с этим молчаливым, задумчивым чернобровым парнем. С тех пор как начал он получать письма из дому, с освобожденной Полтавщины, и узнал, что его жена и дети спаслись, Спивак, встречаясь с Разумовским, чувствовал всегда какую-то неловкость перед ним за свое счастье. У Разумовского вся семья погибла в Харькове, никого не осталось у него, ни одной души родных во всем свете: погибли мать, жена, две сестры, брат…

— Большой перелом в войне наступил, товарищ капитан, — высказал как-то свои мысли агитатору полка молчаливый Разумовский. — По всему видно — врагу уже не воскресать. А на душе — не легче. Даже как-то тяжелее становится… Я боюсь, товарищ капитан, того дня, когда скажут — конец войне, мир, нельзя больше их бить. Что я буду тогда делать? Я от одних думок с ума сойду…

Спивак всю ночь, пока шли они колонной по глубокому снегу, рассказывал Разумовскому о тяжелой судьбе многих знакомых ему людей, находивших в себе мужество вынести такие удары и продолжать жить и делать свое полезное человечеству дело. Рассказывал об одном полковом враче, старом буденновце, дважды потерявшем на своем веку семью: первую его жену и двух маленьких детей убили в двадцатом году махновцы на его родине в Мелитопольщине; вторая жена и взрослые дочь и сын погибли в первый день Отечественной войны во Львове. И врач — в пятьдесят лет белый старик — ходил не горбясь, за обедом твердо отодвигал от себя лишнюю стопку, курил не больше, чем всякий курящий человек, делал трудные операции, подбадривая раненых излюбленной своей поговоркой: «До свадьбы выздоровеете, юноша!» — заказывал знакомым врачам в тыл большие списки литературы, по которой следил на фронте за всякими медицинскими новинками, и даже собирался вернуться после войны к каким-то научным исследованиям.

Разумовский сказал тогда Спиваку:

— Если останусь жив, приеду к вам в колхоз, товарищ капитан. Примете? Мне теперь после войны ехать куда глаза глядят. Построим электростанцию, буду работать у вас электриком… А может быть, останусь на пожизненную в армии…

Спивак поглядел на лежавшего рядом Разумовского, уже дважды предлагавшего начать штурм мельницы, и вспомнил, что он еще не поздравил его с орденом. Потянувшись к нему, он взял его за руку выше кисти, крепко сжал ее, потряс.

— Что, товарищ капитан? — повернул к нему лицо Разумовский, вопросительно подняв тонкие брови над большими лучистыми глазами.

— Со звездочкой! Поздравляю с орденом.

— Спасибо…

— Братишка мой погиб, Ваня, — тронул опять за руку Разумовского Спивак. — Был дома — извещение получили.

— Ваш? Где погиб?

— На Житомирском направлении.