Только ты и я

«Ты как-то сказал, что никогда не пробовал банановый пудинг, который продают в пекарне «Магнолия»…»

«И ты запомнила?!»

Она кивнула.

«Сегодня у меня был только один урок, вот я и подумала – схожу, куплю тебе этот пудинг. Его действительно стоит попробовать! – Ее слова звучали почти небрежно, но в голосе по-прежнему ощущалась лежащая на сердце тяжесть. Не глядя на него, она протянула ему коробочку (ленточка оставила на ее пальцах красную полосу). – Но ты, наверное, занят… В общем, возьми».

Она шагнула в сторону, но за мгновение до того, как ее красный анорак утонул в волнах спешащих домой школьников, он удержал ее своей свободной рукой.

«Постой». – Стивен решил, что упиться ви́ски и жалостью к себе он успеет.

«Я думаю, это не очень хорошая идея».

«Что ты имеешь в виду?»

«Мне нужно идти». – Но эти слова противоречили выражению ее лица.

«Ты же не думаешь, что я съем все это один? – Его вопрос не требовал ответа. Он хотел просто немного ее отвлечь и знал, как это сделать. – Идем со мной».

Она покорно пошла за ним – к нему домой. По дороге оба молчали: она, похоже, вновь погрузилась в собственные мысли, и Стивен не стал допытываться, о чем она думает, хотя ему и было любопытно, что же все-таки случилось. Но как только они оказались у него в квартире, все переменилось. Какие бы тревоги ни отягощали обоих, они оказались тут же сброшены прямо на пол вместе с одеждой.

Он ел банановый пудинг из неглубокой впадины ее пупка, слизывал крем с ее кожи, оставляя на ней влажные блестящие пятна, но, не в силах утолить голод, поднялся выше и нашел ее губы. Его тело припечатало ее к кровати, расплющив остатки десерта, размазав его по животу, но прежде чем он успел ее поцеловать, она повернулась, испачкав пудингом его дорогую простыню из натурального египетского хлопка. Ему было все равно. Уткнувшись лицом в его подушку, она предлагала ему себя.

Потом он лежал на спине, закинув одну руку за голову, а другой обнимая ее за плечи. Их тела и вся постель были липкими от пудинга, воздух был пропитан запахами бананов и сладкого крема. Ее голова лежала у него на груди, и он чувствовал, как трепещут ее влажные ресницы, ощущал ее горячее дыхание. В конце концов она выскользнула из его объятий и направилась в ванную комнату. Приподнявшись на локте, Стивен с удовольствием любовался плавными движениями ее округлых ягодиц. Чем-то она напоминала ему юного олененка, впервые вставшего на тоненькие ножки.

«Я, пожалуй, немного выпью. Ты что-нибудь хочешь?» – спросил он.

Она, не оборачиваясь, покачала головой.

«Нет, спасибо». – Ее голос еще немного дрожал после их недавних упражнений.

Он провел с ней всего два часа и почти совсем забыл об отце. Элли погасила пламя обиды, пылавшее в нем, когда он стоял на ступеньках школы; даже кислый вкус, который он всегда чувствовал на языке после разговоров со Стюартом, куда-то исчез.

«Это тебе спасибо», – прошептал он, когда из ванной послышался шум воды.

И все же Стивен совершенно не знал, что́ она делает и с кем общается, когда не встречается с ним или не сидит на занятиях в университете. Тогда он так и не спросил, с кем, собственно, она поссорилась и кто ее так расстроил, и, по правде сказать, это его совершенно не волновало. Не волновало до того момента, пока Элли не начала вести себя как те слетевшие с катушек героини фильмов и сериалов, которые ломают мужчине жизнь либо потому, что считают, будто имеют на это «право», либо в качестве наказания за какие-то предполагаемые прегрешения.

Стивен вдыхал едкий запах ее сигарет и собственного пота и страстно желал только одного – вырваться отсюда, чтобы просто выйти наружу и вдохнуть полной грудью морозный, чистый воздух. Как он вообще здесь оказался? Как сюда попал?

Ответ пришел тоже в виде запаха – острого химического запаха, который нес с собой мучительное воспоминание.

40

Стивен

М. было семнадцать. Ему исполнилось двадцать пять, и он во второй раз в жизни исполнял обязанности замещающего преподавателя. После того как Стивен получил ученую степень доктора филологии, он избрал этот вид деятельности в надежде вырваться из сферы академической науки, где царила тень его отца.

На его лекциях по английской литературе она сидела в третьем ряду, то и дело откидывая с лица длинные черные волосы. Иногда она принималась задумчиво грызть кончик карандаша. Зубы у нее были мелкими и ровными, а чуть подкрашенные губы – розовыми и блестящими. В теплые дни она убирала волосы наверх, собирая их в свободный пучок и закалывая одним из своих обгрызенных карандашей. Для Стивена М. была магнитным полюсом, который каждый четверг, с двух до трех часов пополудни, неизменно притягивал к себе его взгляд.