Только ты и я

Убедить Т. в том, что они должны расстаться, было еще труднее. Эта девица вбила себе в голову, что может вновь пробудить его интерес, если будет вести себя более дерзко, и некоторые ее выходки, откровенно говоря, его действительно забавляли. До сих пор Стивен не без удовольствия вспоминал, как они любили друг друга в его машине, когда однажды он заехал за ней в загородный развлекательный комплекс (Т. позвонила ему и буквально умоляла забрать ее, так как на позднем сеансе в киноцентре у нее якобы вытащили все деньги и она не может попасть домой). Конечно, ему не следовало никуда ездить, потому что это означало поставить под угрозу свою карьеру, но он все же решил рискнуть, прикинув, что в такой час вероятность наткнуться на кого-то из коллег-преподавателей сравнительно невелика. Но когда в следующий раз она попыталась поцеловать его после занятий прямо в аудитории, куда в любой момент мог войти кто угодно, Стивен понял, что с Т. пора расстаться.

И он отправился к директору подготовительной школы.

«Мне кажется, – сказал он, – Т. испытывает ко мне нездоровую привязанность. И это начинает меня беспокоить. Серьезно беспокоить. Вполне возможно, девочка переживает период некоторой эмоциональной неустойчивости из-за того, что у нее какие-то неприятности дома – неприятности, которые заставляют ее вести себя подобным образом, но…»

«Подростки есть подростки, Стивен, – сказал директор (его фамилия была Форсайт) и даже похлопал его по плечу. – Поверьте, вам не о чем беспокоиться. Впрочем, я рад, что вы пришли с этой проблемой ко мне».

Да, он помнил их всех. К сожалению, среди них не оказалось ни одной, кто мог бы заинтересовать его всерьез и надолго.

Не было до Элли – девушки, которая осталась.

Элли глядит на него. Глаза у нее густо-синие с зелеными искрами – совсем как вода в тихом, пронизанном солнцем пруду, где качаются на поверхности листья кувшинок, и на несколько секунд прошедшие часы перестают существовать, и Стивен снова на кухне, снова печет для нее оладьи, а она роется в буфете в поисках кружек для кофе…

– Элли…

Но его голос производит совершенно не тот эффект, какого он ожидал. Он действует на нее точно сигнал опасности, и свет, только что горевший в ее глазах, гаснет, а вместе с ним исчезает и надежда на восстановление контакта и понимания. Стивен видит, как она вновь прячется от него, уходит внутрь себя, и ее лицо становится холодным и непроницаемым, точно гладкая бетонная стена.

Стивен пошевелился в кресле – насколько позволяла ему клейкая лента на руках и ногах, но промокшая от пота ткань рубашки по-прежнему противно липнет к спине. Дрова в камине почти прогорели, и тени по углам гостиной растут и ширятся, сливаясь друг с другом, стремясь захватить все пространство комнаты.

Прежде чем Стивен успел сказать что-то такое, что могло бы хоть отчасти воскресить ту Элли, которую он знал, она снова начала читать:

– «Я походил и сел на диван. Все помню до последней минуты. Мне решительно доставляло удовольствие не заговаривать с Матрешей, а томить ее, не знаю почему…» – Она выдержала крохотную паузу. – Ты тоже играл в эти странные игры с девушками, которых соблазнял?

– Нет! И вообще, Элли… Сама послушай – что ты несешь?! В конце концов, мы же не в каком-нибудь романе!

– Ты… уверен?.. – Едва заметное изменение интонации, ее медлительная, неторопливая манера говорить действовали ему на нервы. Можно было подумать, Элли скрывает тайну, которую ему никак не удается разгадать. «Нет, – подумал Стивен, – пора это прекращать. Нельзя играть с ней в загадки и отгадки до бесконечности». В конце концов, он – уважаемый человек, профессор университета, известный ученый и автор множества статей, а она?.. Кто она такая? Да просто неуравновешенная молодая женщина, которая разозлилась из-за того, что в центре его внимания на какое-то время оказалась другая.

Элли перевернула пару страниц. Она так быстро отыскала очередную цитату, что Стивен подумал, что все нужные места в книге отмечены ею заранее.

– «Часов уже в одиннадцать прибежала дворникова девочка от хозяйки, с Гороховой, с известием ко мне, что Матреша повесилась».

И пока она читала или, вернее, цитировала строки Достоевского, перед мысленным взором Стивена наконец-то появилось лицо, которое он тщился вспомнить каждый раз, когда ему мерещился легкий ванильно-жасминовый аромат. С каждым произнесенным ею словом черты этого лица проявлялись все отчетливее – губы, нос, глаза, скулы… Казалось, на его глазах оживает фарфоровая кукла. Теперь он вспомнил…