Мы с Петровым посмотрели на Лёху. Теперь было ясно, как ему удалось уговорить этих детей пригласить нас.
– Ну, тик-ток так тик-ток, – поддержала я. – Давайте снимать.
– Но мы же оставили телефоны внизу, – спохватился Петров. – И свет здесь плохой.
– Спокойно. – Близнец выкарабкался из подушек. – У нас все есть.
Он подошел к высокому шкафу с широкими выдвижными ящиками, нырнул в один из них и выудил сначала камеру, а затем и осветительную лампу на треноге.
Петров с интересом бросился рассматривать оборудование. Лёха нехотя избавился от красной шапки и бороды, а я обрадованно стянула дурацкий парик.
– Боже! – ахнула Злата. – Какие красивые у тебя волосы! Дай потрогать!
– Не стоит, – попыталась увильнуть я, но Лёха зыркнул так, что пришлось терпеливо ждать, пока девочка, сопя, возится у меня в голове.
– Тебе не нужен парик, – заключила она. – Он тебя старит.
– Скажи это Лёхе.
– Он твой парень?
– Я ее дедушка. – Лёха, нахмурившись, посмотрел на Злату. – Не учи мою внучку плохому.
Девочка рассмеялась:
– Наш папа говорит, что плохого не существует.
– Это как? – удивился Лёха.
– Он говорит, что понятия «хорошо» и «плохо» – это всего лишь отношение конкретного человека к конкретной ситуации, и больше ничего. Вот, например, если я стану колоть тебя булавкой, то плохо будет только тебе.
– Ваш папа ошибается, – сказала я.
– Наш папа никогда не ошибается, – с гордостью заявила девочка. – Он доктор психологических наук. К нему на консультации люди из других городов приезжают, даже из-за границы.
– Что же он тогда с этой вашей Лидой сам справиться не может, если такой умный? – не сдержалась я.
– Откуда ты знаешь про Лиду? – Злата насторожилась.
– Так, всё-всё, – тут же перебил нас Лёха и, выскочив на середину комнаты, громко защелкал пальцами, привлекая всеобщее внимание. – Короче, сначала показываю мастер-класс, а вы повторяйте. Потом будем снимать вас.
– Мне не нравится тик-ток! – Злата капризно швырнула парик Снегурочки в сторону Лёхи. – Я не буду с вами играть!
– Заткнись! – закричал на нее один из братьев.
– И вали отсюда, – добавил второй.
– Хочешь, порисуем? – предложила я, пока Петров заговаривал зубы мальчишкам.
– Ты хорошо рисуешь?
– Да так себе. Обычно.
– И я обычно. – Она задумчиво почесала голову, потом обрадованно подняла палец вверх. – Я придумала! Будем играть в психолога.
Игра заключалась в том, что я рисовала по заданию Златы рисунки, а она, смотря на них, выносила заключение о моем психологическом состоянии.
– Твой дом стоит вдалеке – это ощущение отдаленности от других. Двери закрыты, на всех окнах шторы – значит, ты хочешь скрыть чувства. Но из трубы на крыше идет дымок, он говорит о твоей душевности. – Девочка старательно подражала взрослой манере держаться, вероятно копируя отца. – Я права?
Мы устроились в дальнем углу на креслах-мешках, спиной к центру комнаты, чтобы не отвлекаться на творившееся позади бесчинство. Мальчишки – а в тот момент в комнате их стало четверо – громко переговаривались, спорили, прыгали, танцевали, пели и чем-то кидались. Но, когда я пыталась повернуться, чтобы посмотреть, или улыбалась, услышав что-то смешное, Злата тут же обижалась.
Пришлось делать вид, что я ничего этого не замечаю. Однако в один момент я вдруг отчетливо поняла, что больше не слышу Лёхин голос. Играл Моргенштерн, Петров что-то подсказывал близнецам, но Лёха исчез.
– Ты чего? – Злата ткнула меня карандашом.
– В туалет хочу.
– Пойдем. – Она встала и протянула мне руку. – Я тебя отведу.
Мы вышли в коридор. Я прислушалась. Было тихо.
– Как тут хорошо! – сказала я искренне. – Эти вопли меня достали.
– Ага, – согласилась девочка. – У нас тут все всех достали. Но, когда родителей нет, бывает тихо. Потому что они орут еще громче близнецов.
– На вас?
– Нет, между собой. Папа говорит, что на детей кричать нельзя, поэтому наказывает нас молча.
– Бьет? – испугалась я.
– Нет. Играет с нами или в «верю не верю» или в «солдатика».
– А это еще что?
– Это нужно держать на голове стакан с водой и не уронить. Если уронил, счет начинается заново.
– Жестоко.
– Нормально. Я, кстати, лучше всех делаю солдатика.
– А что твоя сестра? – осторожно поинтересовалась я. – Почему она не пришла играть?
– Лида взрослая. Она никогда не веселится. Папа говорит, у нее деструктивный тип личности.
– Что это значит?
– Что она либо замышляет себя убить, либо мучает других, – сказала девочка зло. – Гувернанток пытает. Папа отдал ей целый этаж, и мы боимся туда ходить. А еще она заманивает парней и заставляет их заниматься с ней сексом.
– Злата?!
В устах девятилетней девочки подобное прозвучало дико.
– А что такого? – Она выпучила на меня огромные глаза. – У нас сексуальное воспитание с четырех лет. Папа говорит, что секс – главный источник проблем.
– Ясно. – Я быстро заскочила в туалет и заперлась, а девочка осталась поджидать под дверью.
Кошмарная семейка и отвратительный дом. Все мои неприятные подозрения сделались еще более неприятными. Оставалась одна надежда на то, что Лёхе удастся что-то выяснить.