Точка Зеро

Достучаться до Светки было трудно, но если уж она кого впускала в свою жизнь — это было всерьез. И все же Люська никогда не была спокойна. Она видела, как захватывает подругу какое-то новое увлечение, и как через какое-то время та остывает. Нет, это не касалось людей, но вдруг?.. Да, у них было много общего, и все же они были слишком разные. Кокос и персик — так Люська определяла их со Светкой сущность. Внутри Светка была мягкая и беззащитная, но снаружи ее покрывала броня, как у танка. У самой Люськи все было наоборот. Тонкая кожица, сочная мякоть — и твердая сердцевина. Она могла страдать, ныть, рыдать, но лишь пока ситуация не доходила до какой-то критической отметки. И только одному человеку потом удалось разгрызть это ядро…

Что скрывать, они со Светкой друг другу завидовали. Не черной завистью, конечно, но тем не менее. Светка завидовала Люськиной — на самом деле только видимой! — беззаботности бытия, способности привлекать к себе всеобщее внимание, а еще — как легко, играючи, она овладевала иностранными языками. Люська, в свою очередь, завидовала тому, как здорово Светка рисует, ее самодостаточности и отношениям с матерью. Но главное — Светка могла есть что угодно и не толстеть.

Последнее обстоятельство для Люськи было болевой точкой. Точнее, стало в тринадцать лет, когда сестрица Наташка внезапно выскочила замуж. Отправившись в гости к тетке в Упсалу, она познакомилась с профессором из Голландии. Профессор преподавал в Амстердамском университете историю античности, в Швецию приехал на симпозиум и зашел между делом навестить старого знакомого — теткиного мужа. Был он на двадцать с лишним лет старше Наташки, плешив и шепеляв, да еще и вдовец с сыном-подростком. Однако, благодаря удачной женитьбе, весьма состоятельный вдовец, что и решило дело.

Сестра не скрывала, что брак этот — исключительно деловое предприятие, в котором каждая сторона получает то, что хочет: Наташка эмиграцию и достаток, профессор — домохозяйку и постельные утехи в любое время.

Наташкин профессор Люське не нравился. О чем она сестре сказала прямо. И что у нее будет муж получше. Помоложе. Покрасивее. И по любви. Хотя… Тоже иностранец — да. Что там скрывать, Люська боялась. Боялась просто ходить по улицам. Не сказать, чтобы страх был совсем беспочвенным, Девяностые годы — это было по-настоящему страшно. Но больше ее пугало равнодушие людей.

«Патриотизм? — мысленно говорила Люська деду. — Ты сам говорил,

что родина — это, в первую очередь, люди. И ты ради этих людей всю жизнь рисковал собой. А они прошли мимо тебя, когда ты умирал. Что, нет? Когда папа умирал — стояли и смотрели. Никто не помог».

Умом она понимала, что рая на земле нет. Нигде не лучше. Что люди в массе везде одинаковы. И что от своих страхов она не избавится ни в какой другой стране. Но это не помогало.

Обиженная Наташка, сознающая к тому же, что сестра права, что жених у нее… так себе жених, укусила в ответ. Да так, словно заклятьем припечатала.

«Ты в зеркало-то на себя посмотри! — прошипела она. — Заморского принца тебе, помоложе да покрасивше. Да-да, жди! Твою смазливую мордашку ночью в постели не видно. А вот ляжки жирные и складки на животе никуда не денутся, все под рукой».

До этого момента Люська переживала не столько из-за своих габаритов, сколько из- за того, что якобы обжирает маму и сестру. Но теперь она словно посмотрела в зеркало тролля из сказки Андерсена. Посмотрела — и увидела безобразную жирную корову, на которую ни один мужчина никогда не посмотрит без отвращения.

Светке все эти страсти-мордасти были непонятны и смешны.

«Что за фигня? — морщилась она. — За тобой же Смирнов бегает. И этот еще, из параллельного, как его? И Пашка тебя вечно лапать пытается. Тоже, скажешь, от отвращения?»

Люська, подумав, находила объяснение. Смирнов списывает у нее французский. Лешка из параллельного живет рядом и иногда просит погулять с собакой, когда самому лень. А Пашка… Ну, тот просто маньяк, он всех лапает. Отсюда сложилось: парни обращают на нее внимание исключительно в корыстных целях. Как ни пыталась Светка ее разубедить, ничего не получалось.

Периодически Люська садилась на диету и пытала себя физкультурой. Сбросив в муках килограмм, срывалась и наедала обратно — с лихвой. Страдала, плакала — и снова ела.

Первый интернациональный — да и вообще первый — роман у нее приключился в десятом классе на подготовительных университетских курсах, где французский преподавал аспирант из Марселя. Аспирант был на восемь лет старше, но Люськой увлекся всерьез.

«Ну, и какую он в тебе нашел корысть?» — ехидно спрашивала Светка.

Корысть Люська обнаружить не могла, но все равно страдала. Возможно, именно оттого, что не могла. А еще — потому что страшно боялась секса. Боялась, что аспирант, раздев ее, тут же убежит с воплями ужаса, даже не надев штаны. А когда все прошло прекрасно, стала бояться, что он притворяется и не может придумать, как бы повежливее от нее отделаться.