tmp0

   Резолюции, предлагавшиеся делегатами, сохранившими верность платформе 46-ти (и тем немногим "подписантам", кто от нее не отрекся), далеко не собирали даже те 16-18%, что были в моей реальности. А компромиссный проект, предложенный Г.Л. Пятаковым, пытавшимся выступить в роли примирителя оппозиции и большинства, собрал всего 11% голосов. Правда, при всем осуждении оппозиции, тон нападок на нее был несколько ниже (впрочем, о "мелкобуржуазном уклоне" говорили вовсю), а сам Л.Д. Троцкий подвергался лишь очень мягкому порицанию за колебания и непоследовательность. И если в моей реальности Л.Б.Каменев в своей речи давил на Троцкого, предлагая тому отречься от оппозиции, то тут Предреввоенсовета сработал на опережение, и Каменеву поневоле приходилось искать более сдержанные формулировки - хотя и тут он нашел, за что несколько раз уколоть своего оппонента.

   Честно говоря, читая газетные отчеты о Московской губпартконференции (я на ней не присутствовал, хотя запросто мог получить гостевой билет), я испытывал сильнейшие муки совести. Ведь сейчас на этом партийном форуме шло политическое шельмование людей, подавляющее большинство которых искренне желало борьбы с расплодившимся в партии и в Советском государстве бюрократизмом, и восстановления внутрипартийной демократии. И ведь я приложил к этому руку. У меня даже мелькнула мысль - а ведь можно было надавить на Троцкого при помощи всех своих возможностей и в обратном направлении. Подтолкнуть его к тому, чтобы сразу всем своим авторитетом поддержать оппозицию. С таким вождем во главе шансы взять при выборах делегатов на партконференцию большинство были отнюдь не нулевыми...

   Однако мой разум ледяным душем остужал эти эмоции. Если подобный выигрыш и был возможен, он мог быть только временным. Секретариат ЦК и "тройка" Зиновьев-Каменев-Сталин, несомненно, понесли бы в таком случае определенный политический ущерб на предстоящей XIII партконференции. Но партконференция не решает серьезных организационных и кадровых вопросов. А перед XIII съездом, видя потерю влияния, партийная верхушка мобилизовала бы всю свою аппаратную мощь, чтобы парализовать организационные возможности оппозиционеров, и сформировать послушное большинство на съезде. И тогда они уж отыгрались бы за свое временное поражение, и за все связанные с этим страхи. Да и наступление "осадного положения" в партии в этом случае произошло бы гораздо быстрее и по более жесткому сценарию.

   Так что добрые побуждения и любовь к людям, руководствующимся очень даже привлекательными идеалами, могли завести... Ну, вы сами знаете, куда ведет дорога, выстланная добрыми намерениями. Подталкивая лично мне очень симпатичных людей к открытой схватке, сулящей им некоторые призрачные шансы на победу, я бы тем самым рыл им очень дурно пахнущую яму. При всей своей нелюбви к партийно-советской бюрократии и ее вождям, я понимал, что другой достаточно прочной и сильной цементирующей силы у Советского государства сейчас нет и в ближайшем будущем не предвидится. А государству этому предстояла череда нелегких испытаний. Необходимость отвечать на вызовы, которые могли похоронить то, что было завоевано в октябре 1917, а затем защищено в кровавой гражданской войне, требовала сейчас поистине военных средств сплочения партии. Попытка же построить внутрипартийный "демократический рай", мало того, что могла привести к острейшему конфликту в РКП, так еще и была обречена с самого начала, ибо радетели за демократию, даже возьми они верх, вскоре сами бы не заметили, как стали оную демократию ограничивать...

   При этом я вовсе не собирался складывать руки и пассивно наблюдать за тем, как партийное чиновничество получит полную свободу действий. Вот этого как раз ни в коем случае нельзя было допускать. Но парадокс заключался в том, что получить эту самую свободу действий бюрократия легче всего могла, изображая из себя борцов за сплочение партии в борьбе против антипартийной оппозиции. Именно этот спектакль я и намеревался сорвать. На сегодня я уже сделал, что мог. Остальное было делом будущего.

   Поскольку я уже никак не мог повлиять на складывающуюся ситуацию, оставалось заняться решением вопросов на перспективу. И первым делом я собирался свести знакомство с Д.Б.Рязановым. Для этого надо было просто снять телефонную трубку, позвонить Лиде Лагутиной и узнать, когда в Коммунистическом университете имени Я.Свердлова Давид Борисович будет вести занятия.

   Почему я звонил именно Лагутиной?.. А вот и не угадали. Причина была донельзя банальной - из всей троицы знакомых мне студентов из Коммунистического университета она одна была "телефонизирована". Оказалось, что она сама завтра собирается на лекцию Рязанова, и мы договорились встретиться с ней в здании университета. Хотя понедельник, четырнадцатое января, был рабочим днем, я просто-напросто удрал из наркомата, лишь предупредив секретаря, что до двух часов дня меня на месте не будет.