Тьма уже внутри

Мут выдохнула, вдавив лапы в лицо сильнее. Еще немного, и она наверняка выпустила бы когти, сорвав с себя опостылевшее, чуждое обличие. Но старушечье лицо прекратило оплывать словно воск, а зрение вернулось.

— Создательница! — прочистив горло, громко позвала сфинкс и толкнула дверь, упершись взглядом в девушку на кресле в гостиной.

Ее аура плясала, словно языки пламени. Горела и искрились. На подобное проявление чувств Мут могла бы глядеть вечно, хотя ни у одного существа, подобного Создательнице, нет права, вечности.

Но сейчас жизненные токи девушки напоминали пламя, что трепыхалось в костерке у хижины в кошкотской деревне и, кажется, Мут познала еще одно досель неизвестное чувство: желание вновь обрести дом. Вернуться в прежнюю жизнь.

И тогда, больше никаких тревог. Она не станет больше ввязываться в забавы сильных. Нет. Найдет себе место и будет жить, как и прежде.

— Создательница, — повторила сфинкс, и впрямь вернув себе привычный облик, безопасный облик. Облик немощной старухи с телом льва.

— Что такое?

— Император, — коротко кивнула Мут и отвернулась. — Очнулся.

Глава 19. Тьма внутри

— И как давно ты во всем этом варишься?

Я обернулась, скрывая широченную, вот уже несколько часов как одолевающую меня улыбку. По Брановской кухне мне прямо-таки порхалось. И даже статус «многодетной» мамаши-создателя уже не раздражал и не заставлял, в панике вырывая волосы, отгонять кошкотов от всех бьющихся и ломающихся предметов в квартире.

— С тех пор, как попала на допы Брановские, — ловко распотрошила пучок почти свежей и лишь местами пожелтевшей петрушки в кастрюлю с бульоном.

— Своеобразный у него образовательный подход, конечно, — хмыкнула Оксана, сидя у кухонного стола и попивая из пластиковой бутылки Серёгино варево.

— Зато действенный!

Мы еще несколько секунд глядели друг на друга с серьезными минами, а затем расхохотались.

— Ясно теперь, почему ты от него без ума, — подытожила подруга, отсмеявшись и снова отпив. — Парень со странностями? Заверните, я беру!

— О странностях я сама недавно узнала! — возмутилась и только потом поняла, что сперва стоило все же первый Оксанкин тезис опровергнуть.

Подруга хитро сощурились, поймав меня с поличным.

— Вернее, то, что он Укротитель, узнала сразу, — поспешила оговориться, — а обо всем прочем, как и ты, вчера.

— Так я и говорю, на обычную серую посредственность ты бы сроду не запала. При всей своей эксцентричности даже Быков тебе, как то самое пальто, что вечно не то.

— Ну, ты загнула, матушка! — закатила глаза я. — Никитка же тупой, как…

— Не тупой, а ленивый, — хохотнула Оксана. — Но глаз на тебя еще с первого курса положил. Об этом все знают.

— Все, кроме меня, очевидно, — отмахнулась я. — Но спасибо за непоколебимую веру в мои обольстительные способности. Приятно, конечно, слышать, что хоть кто-то на меня что-то там положил.

— Двусмысленность этой фразы просто зашкаливает, — протянула Оксанка, с видом мыслителя подперев голову. — Но как по мне, так уж лучше Быков, чем извечный круговорот шибздеца. Или этот Миша твой блондинистый. Тоже вариант неплохой.

— Так а Миша тоже… того, — состроила я виноватую рожицу. — Тоже создает круговорот. Он как и я слышит все эти Хаосы.

— Ну-у, — натурально расстроилась подруга. — Жалость-то какая. Нормальных мужиков и не сыщешь теперь. Тогда голосую за Никитку.

Я промолчала. Ясное дело, Оксана просто развлекается. Она вообще после обновления ауры была немного странноватая. Такой я ее только на вечере посвящения в первокурсники видела: хмельную и несущую все, что в голову придет.

У меня же сегодня из головы лишь одно все никак не шло.

— Кажется, он расстроился вчера, — с тоской глянула я на клочок серого неба в окне. — Или разозлился. Я так и не поняла.

— Бранище твой?

— Угу. У него такой взгляд был, когда…

— Так император все же поцеловал тебя? — с сочувствием покачала головой Оксана. — У-у-у… вот так ситуация.

— Не то слово. Но я ж не виноватая! — приложив руку к груди, вытаращила я глаза. — Айтер считает меня своей Мирель! Считал, вернее. Вот и…

Я обреченно махнула рукой.

Ян вчера так и не уснул, хотя Сергей предлагал ему надувной матрас развернуть. Аспирант отказался. Засев на кухне, он просто уткнулся лбом в стол и лежал, не говоря ни слова. Не ел вместе с оголодавшими кошкотами, не пил.

Марта, разумеется, покрутилась возле него, поопекала, поохала, но не выдержала: уселась на кресло в гостиной и спустя несколько минут уже клевала носом.

Я же уснуть так и не смогла. Да и остальным невольным обитателям аспирантской квартиры, заполоненной матрасами, не до сна было.

Айтеру пришлось объяснять все происходящее куда дольше, чем кошкотам. Он хмурился, гремел браслетами и вновь хмурился, переспрашивая и уточняя.

Единственная, кому он согласен был поверить, да и с кем вообще соизволил говорить, была я. Радости мне от этого выдалось с гулькин нос, но выбора не было. У Джахо усы нервно дергались, стоило ему лишь завидеть императора в солнечных одеждах. Шани косилась с меньшим остервенением, но подходить ближе, чем на расстояние вытянутой лапы, тоже не рисковала.