Тьма египетская

Тряся ушибленной рукой, другою Са-Амон тащил, проваливаясь выше чем по колено в топкую жижу, повалившуюся на бок лодку через невидимый, но непреодолимый подводный вырост.

Перетащил. Забрался внутрь. Выловил из жижи шест, глянул вправо. Ничего, ничего страшного. Ладья всё ещё здесь. Садящееся солнце огромным красным щитом стало за ним, как бы всему миру показывая: вот, вот что сейчас важнее всего!

Са-Амон налёг на шест. Лодка отказывалась лететь. Дно облипло илом, лодка ползла, как червяк. Завывая сквозь зубы, Са-Амон всё же протолкнул её на несколько метров вперёд, твердя себе мысленно, что дальше будет по-другому, это просто такое плохое место. Но тут раздался звучный треск — сломался шест. Пополам. Некоторое время преследователь тупо на него смотрел, потом так же тупо на ползущий по красному диску корабль. Потом выпрыгнул из лодки и побежал ему наперерез, крича и размахивая руками. Шагов через двадцать упал всем телом вперёд, опять вскочил. Поднял руки и закричал, задрав голову к небу: «Небамон! Я здесь, Небамон!»

Солнце быстро пряталось.

Ладья медленно, но неумолимо удалялась под покров уже изготовившейся ночи.

Са-Амон упал на четвереньки и провалился руками в ил по плечи. Нужна лодка, во что бы то ни стало нужна лодка!

Справа послышалось шевеление воды. Даже не посмотрев в ту сторону, Са-Амон понял — крокодил и, наверное, не один.

31

   — Чем дольше живёт гиксос и чем выше он поднимается, тем больше у него имён. Так что простое произнесение полного имени почти всё рассказывает о нём. Первое имя — это название месяца, в котором он появился на свет. Второе — имя учителя, заметь, не отца. Третье — имя дела, к которому обнаружена у мальчика склонность. Четвёртое имя — имя первейшего мастера в том деле, в котором молодой гиксос совершенствуется. Пятое имя обозначает, как на тебя посмотрел царь во время церемонии представления. У меня одиннадцать имён.

У Апопа двенадцать, и двенадцатое — Апоп. Когда воспитанники «Дома жизни» достигают возраста тринадцати разливов, их вводят в большое собрание «царских пастухов». Именно там впервые они встречают того... старшего своего друга, с которым возникает...

   — Так и знал! Это именно грязное совращение взрослым и искушённым развратником юного и неопытного подростка!

   — Нет, очень часто особая дружба возникает и между подростками, прямо в «Доме жизни», где они живут, отлучённые от всех, кроме учителей. И потом эта дружба проходит через всю жизнь. Пример тому отношения князя Бакенсети и визиря Тнефахта. Они обрели друг друга ещё в совсем юные годы. Впоследствии Бакенсети стал близок царскому сердцу, но толстяк сохранил верность первому своему чувству и по сю пору. Всё дело в том, что в возрасте двенадцати-тринадцати лет сердце мальчика напоминает собою мягкую глину, и всё дело, в какие руки эта глина попадёт. И тогда без всякого принуждения и обмана...

   — Хватит! Я не желаю более слушать про это.

   — Спроси про другое. Я отвечу.

   — Вопрос у меня есть. Скажи мне, как получается так, что вашему городу утончённого разврата столь преданно и так долго служат примитивные степные дикари, ум которых мало чем превосходит ум лошадей, на которых они скачут?

   — Такому положению уже не одна сотня лет. И началось всё в те времена, про которые ничего нельзя утверждать с уверенностью. Но бытует такая легенда-сказка: однажды доблестные воины племени шаззу, охотясь на диких степных ослов, наткнулись в пустыне на двух издыхающих от жажды путников. Жители сухой степи великодушны по природе, они не убили этих людей, а, наоборот, напоили и накормили. Расспросив, выяснили, что те толком не знают, откуда явились и куда идут. По виду своему они не походили ни на кого из соседей степного племени, притом ещё и между собой были совсем не схожи. Один был уродлив, другой прекрасен. Несмотря на то что, по утверждениям прорицателей шаззу, встреча с такими людьми сулила народу гибель, молодой, любопытный вождь велел их оставить в живых и даже дал им место среди своего народа.

Уже через очень небольшое время простые кочевники стали замечать, что жизнь их племени стала меняться. Семьи простых воинов быстро беднели, в то время как чужаки становились всё богаче и богаче. Скоро им принадлежал уже почти весь скот и лучшие пастбища народа шаззу.

   — И каким же образом такое могло произойти?

   — Кочевники были очень религиозны. Они почитали своих богов и приносили кровавые жертвы их истуканам, как и все прочие племена, но сверх того были одержимы совершенно необыкновенной верой в загробную жизнь.

   — Этим они приближаются к жителям Черной Земли, — надменно сказал Аменемхет.

Мегила коротко поклонился в знак согласия.