Тьма египетская

Это было зрелище, достойное царских глаз и свидетельства небес. В вершине конуса была выедена неведомым образом глубокая чёрная дыра. Базальтовые толстые плиты, которые не поднять одному сильному рабу, валялись по сторонам конуса, и одна была даже расколота. И всё это в один миг, без молота, без длительного нагревания бронзовых кувшинов!

Апоп явно наслаждался произведённым эффектом, при этом стараясь сохранить невозмутимость. Не величественную жреческую, но невозмутимость, происходящую от ясного, справедливого ума.

   — Это всё превращения вещества, то есть грубой части мира. В этой области всё так наглядно, ум сразу видит результат своего усилия и может его проверить. Есть ещё много всякого, что можно было бы показать, например, камни, оживляющие железо, заставляющие его двигаться, но это...

   — Где? — прошептал Мериптах.

Ему был предъявлен магнит и палки из древесной смолы, при натирании шерстью производящие искры. И много других поразительных вещей, что отняло всё время до полудня.

Во время обеда в прохладе внутреннего дворика, увитого виноградом, с бассейном, полным оживлённых рыбок, Апоп продолжил свою мысль:

   — Поразительнее всего то, Мериптах, что люди не способны применить для своих нужд эти великолепные вещи. Они не просто не понимают, как их можно приставить к их обычной жизни, но даже, как мне кажется, глубоко внутренне сопротивляются всяким нововведениям. Даже полезным. Я понимаю, даже мне не по силам вообразить, для чего может быть с пользой применён летающий горячий камень. Сейчас это просто неописуемо красивый фокус, только и всего. Но шадуф?!

Мальчик осторожно вынул изо рта недоеденный пирожок с вставленной внутрь бескостной рыбкой. Причём здесь шадуф, говоря проще, колодезный журавль? Такими уставлена вся Чёрная Земля от дельты до порогов.

   — Ещё каких-нибудь сто лет назад египтяне не знали, как полезно это изобретение жителей межречья. А когда узнали, воспротивились его применению у себя на полях. Продолжали поливать огороды, бросая раз за разом в колодец ведро на верёвке. Упорствующих приходилось наказывать, и даже наказанные продолжали сопротивляться, приходя в ужас от той пользы, что им грозила. Про египетский туалет я тебе уже, помнится, говорил. Посланцы Авариса пытаются ввести его в моду по всем городам, где торгуют, шпионят, где прижились, но почти без всяких успехов.

Мериптах доел пирожок и взялся за кусок гусиной печёнки в диком мёду.

   — А теперь представь, Мериптах, какая пропасть пролегает меж обыденной жизнью человека и теми достижениями его ума, которые к тому же невозможно воплотить в веществе, которые доступны лишь условным обозначениям и умозрению. Ты меня понимаешь?

   — Нет, — честно сказал мальчик.

   — Скоро поймёшь. Сейчас мы отправимся... Ты сыт?.. В такое место... В общем, вставай.

В большой беседке у высокой виноградной шпалеры царь и мальчик нашли собрание «повелителей числа»: шестеро стариков в преимущественно красных одеяниях, некоторые весьма запущенного вида — нечёсаные космы, горящие даже при свете дня глаза, другие, наоборот, выглядящие весьма благообразно и даже осанисто. Один из них, с накладной бородой и надменным холодным взглядом, именовавшийся, как и все здесь, странно — Сум, начал урок. Задачей его было ввести царского гостя в круг самых высоких представлений о науке счета. Начал он издалека, с тех тёмных времён, когда дикий ещё человек попытался каким-то образом уяснить для себя, каким количеством вещей он обладает.

   — Во времена, предлежащие царству Мина, и даже предлежащие времени двух царств, когда ещё не было даже номов, но были уже жрецы, они знали две цифры: «пун», что значит один, и «оз», что значит два. Когда им нужно было сказать: три, они говорили «пун-оз», когда нужно было сказать: четыре, они говорили «оз-оз». Шесть — это «оз-оз-оз». Про число, превосходящее шесть, они говорили «много». Народные поговорки, пришедшие из той седой поры, подтверждают, что было именно так. Ведь и сейчас египтяне говорят: «Чтобы один раз купить, взвешивают семь раз», «Если кормщиков семеро — лодка без дна». Здесь именно слово «семь» обозначает смысл — «много». Не девять, не двенадцать, это я считаю доказанным.

Сказав это, Сум покосился на остальных арифметиков. Двое из них нахмурились, может быть, считая, такой поворот аргументации слишком поспешным. Сум не обратил на это внимания и подошёл к большой, хорошо навощённой доске, стоявшей на подставке посреди беседки.