Тьма египетская

Мир мудрости представлял собою ухоженный, обильно политый сад с круглыми, квадратными и треугольными бассейнами, с большими каменными блинами на земле, где выдолблены борозды и причудливые знаки. Новейшие карты неба с начертанными созвездиями, пояснил Апоп. Наклонно возносились над ближайшими пальмами длинные, узкие трубы, керамические или просто обмазанные глиной, направленные в разные стороны света под разными углами. Рядом с устройствами громоздились ступенчатые кирпичные лестницы. На одной, на самом верху, возился седой человек в линялой синей рубахе, с двумя непонятными, растопыренными инструментами в руках. Он не обратил внимания на появившихся внизу людей.

Апоп отвернулся от него, кажется, с недовольным видом и, пройдя через огромные солнечные часы, протянул вперёд руку:

   — На этой стеле символы главных движущихся в небе планет.

   — Это я знаю. Круг с точкой — Солнце, а полумесяц — Луна...

Царь выжидающе молчал.

   — Дальше. Солнце — это наш смех, Луна — наш сон, — рука Апопа двигалась от знака к знаку:

   — это звезда нашего рождения,

   — это звезда нашего желания,

   — это речь,

   — это гнев,

   — это наши слёзы.

   — Этого я не знал, — сказал мальчик.

Царь презрительно усмехнулся:

   — Конечно, это же считается жреческим знанием. Опасливый Птахотеп на всякий случай ограждал тебя кое от каких сведений, дабы ты, попав в Аварис, не выставил его «Дом жизни» в дурном свете. Опасался он и правильно, и зря. Зря, потому что я сам содержу, как видишь, эту породу учёных, а правильно, потому что не слишком верю в то, что их многочисленные труды есть подлинная наука.

   — Но небо... — прошептал Мериптах.

   — Да, да, небо, есть и оно — самое поразительное из того, что дано видеть человеческому существу. И там действительно есть какие-то созвездия и планеты, и у них должны быть названия, но я почему-то сомневаюсь, будто бы они именно так связаны с жизнью тут на земле, как мне с надменным видом говорят собравшиеся служители своей науки. Поверь, я не одну ночь провёл у этих труб и сам наблюдал вещи там, вверху, поразительные, но поразительны они были сами по себе, без соотношения с моей жизнью или жизнью стран, от меня зависящих.

   — Жрецы предсказывают, когда разольётся Нил.

   — Ерунда! Они просто год за годом ведут наблюдения и записывают их, и им примерно известно, когда это должно произойти, но они всё равно ошибаются. Иногда сильно. Однако их авторитет всё равно высок. Кстати, жрецы межречья ошибаются намного чаще, — у Евфрата и Тигра более мятежный нрав, чем у египетской реки. Иногда вода сносит десятки деревень, но крестьяне всё равно идут за советом к храмовым наблюдателям за небом. Потому что — жрецы. Вот и мои...

У солнечных часов появилось ещё несколько знатоков неба, они издали и походя поклонились царю.

   — ...тоже мне порой начинают напоминать каких-то жрецов. Когда они заходят в своём пустоболтании слишком уж далеко, я начинаю склоняться к мысли, что неплохо было бы их всех разогнать. Но тут вдруг у них что-то получается — и я, до конца всё же не согласившись с мыслью, что они настоящие учёные, решаю всё же продлить их пребывание под моим кровом. А бывают такие, кого я сразу гоню взашей, ибо их шарлатанство очевидно даже слепому. Не так давно явился ко мне некий тирский выходец и сказал, что открыл средство, уберегающее от молний, бьющих с неба во время грозы, когда таковую приносит ветер со стороны моря. Во-первых, такое случается здесь, в глубокой дельте, очень и очень часто, а во-вторых, уж больно смехотворна была предлагаемая им защита. Обыкновенный кусок толстой медной проволоки. Он утверждал, что если вывести один конец над крышей дома, а второй вкопать в землю, то молния этому дому не страшна, она стечёт по проволоке вниз.

Царь громко захохотал:

   — Я не верю в существование всех этих богов, как же я могу верить в то, что один из них, допустим Гор Бехдетский, сумеет огненным копьём с высоты, на которой висят тучи, попасть в проволочный конец.

Мериптах неуверенно улыбнулся. Описан был и в самом деле смешной шарлатан.

   — Я не казнил его только из-за его полной безвредности.

Апоп задумчиво потрепал свою плоскую щёку:

   — Н-да, приходится признать, что небо — та единственная область, где пока невозможно с точностью отделить науку истинную от науки ложной. Но пойдём же туда, где это отделение уже произведено.