Читаем Тьма египетская полностью

Мир мудрости представлял собою ухоженный, обильно политый сад с круглыми, квадратными и треугольными бассейнами, с большими каменными блинами на земле, где выдолблены борозды и причудливые знаки. Новейшие карты неба с начертанными созвездиями, пояснил Апоп. Наклонно возносились над ближайшими пальмами длинные, узкие трубы, керамические или просто обмазанные глиной, направленные в разные стороны света под разными углами. Рядом с устройствами громоздились ступенчатые кирпичные лестницы. На одной, на самом верху, возился седой человек в линялой синей рубахе, с двумя непонятными, растопыренными инструментами в руках. Он не обратил внимания на появившихся внизу людей.

Апоп отвернулся от него, кажется, с недовольным видом и, пройдя через огромные солнечные часы, протянул вперёд руку:

   — На этой стеле символы главных движущихся в небе планет.

   — Это я знаю. Круг с точкой — Солнце, а полумесяц — Луна...

Царь выжидающе молчал.

   — Дальше. Солнце — это наш смех, Луна — наш сон, — рука Апопа двигалась от знака к знаку:

   — это звезда нашего рождения,

   — это звезда нашего желания,

   — это речь,

   — это гнев,

   — это наши слёзы.

   — Этого я не знал, — сказал мальчик.

Царь презрительно усмехнулся:

   — Конечно, это же считается жреческим знанием. Опасливый Птахотеп на всякий случай ограждал тебя кое от каких сведений, дабы ты, попав в Аварис, не выставил его «Дом жизни» в дурном свете. Опасался он и правильно, и зря. Зря, потому что я сам содержу, как видишь, эту породу учёных, а правильно, потому что не слишком верю в то, что их многочисленные труды есть подлинная наука.

   — Но небо... — прошептал Мериптах.

   — Да, да, небо, есть и оно — самое поразительное из того, что дано видеть человеческому существу. И там действительно есть какие-то созвездия и планеты, и у них должны быть названия, но я почему-то сомневаюсь, будто бы они именно так связаны с жизнью тут на земле, как мне с надменным видом говорят собравшиеся служители своей науки. Поверь, я не одну ночь провёл у этих труб и сам наблюдал вещи там, вверху, поразительные, но поразительны они были сами по себе, без соотношения с моей жизнью или жизнью стран, от меня зависящих.

   — Жрецы предсказывают, когда разольётся Нил.

   — Ерунда! Они просто год за годом ведут наблюдения и записывают их, и им примерно известно, когда это должно произойти, но они всё равно ошибаются. Иногда сильно. Однако их авторитет всё равно высок. Кстати, жрецы межречья ошибаются намного чаще, — у Евфрата и Тигра более мятежный нрав, чем у египетской реки. Иногда вода сносит десятки деревень, но крестьяне всё равно идут за советом к храмовым наблюдателям за небом. Потому что — жрецы. Вот и мои...

У солнечных часов появилось ещё несколько знатоков неба, они издали и походя поклонились царю.

   — ...тоже мне порой начинают напоминать каких-то жрецов. Когда они заходят в своём пустоболтании слишком уж далеко, я начинаю склоняться к мысли, что неплохо было бы их всех разогнать. Но тут вдруг у них что-то получается — и я, до конца всё же не согласившись с мыслью, что они настоящие учёные, решаю всё же продлить их пребывание под моим кровом. А бывают такие, кого я сразу гоню взашей, ибо их шарлатанство очевидно даже слепому. Не так давно явился ко мне некий тирский выходец и сказал, что открыл средство, уберегающее от молний, бьющих с неба во время грозы, когда таковую приносит ветер со стороны моря. Во-первых, такое случается здесь, в глубокой дельте, очень и очень часто, а во-вторых, уж больно смехотворна была предлагаемая им защита. Обыкновенный кусок толстой медной проволоки. Он утверждал, что если вывести один конец над крышей дома, а второй вкопать в землю, то молния этому дому не страшна, она стечёт по проволоке вниз.

Царь громко захохотал:

   — Я не верю в существование всех этих богов, как же я могу верить в то, что один из них, допустим Гор Бехдетский, сумеет огненным копьём с высоты, на которой висят тучи, попасть в проволочный конец.

Мериптах неуверенно улыбнулся. Описан был и в самом деле смешной шарлатан.

   — Я не казнил его только из-за его полной безвредности.

Апоп задумчиво потрепал свою плоскую щёку:

   — Н-да, приходится признать, что небо — та единственная область, где пока невозможно с точностью отделить науку истинную от науки ложной. Но пойдём же туда, где это отделение уже произведено.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги