Читаем Тьма египетская полностью

Апоп большим и указательным пальцем левой руки помассировал глазные яблоки, правой рукой сделал знак математикам, и они покинули беседу и скрылись за виноградной шпалерой.

   — Жрецы ваших храмов тешат себя такими мыслями. Приятно ощущать себя и возвышенным, и благонамеренным. Приятно стоять на горе знаний и ещё более приятно, глядя на серые толпы простого люда, копошащиеся вокруг этой горы, говорить себе, что только ради них несёшь бремя просвещённости. Оставляешь в одном своём сердце кипеть огонь, который мог бы обжечь их монотонно стучащие в такт тупой работе сердца. Хотя, что они там хранят, эти жрецы? Замеры подъёма нильской воды за две тысячи лет, приблизительные предсказания солнечных затмений, собрание дурных присловий и заговоров на случай желудочной колики. И это передаётся с благоговением от поколения к поколению служителей. Это знание никак миру повредить не может, даже будучи открыто полностью и каждому ремесленнику. Будучи открыто, оно повредит не народу, но жрецам, ибо они останутся голыми. Самые циничные и умные давно уже поняли, что обладают не знанием, а властью, и спокойно довольствуются таким положением. Только власть их замешена не на силе, а на тайне. Они ещё бездушнее, чем обычные гробокопатели, разорители погребений. Они умудряются питаться дарами могил, не вскрывая их, не рискуя быть наказанными и даже получая почести своей святости.

   — Таков мой дядя Аменемхет?

   — Твой дядя умнее и честнее большинства своих собратьев. Таких, как хитрый трус и предатель Птахотеп, например. Аменемхет никогда не выдал бы тебя мне. Он защищал бы тебя до последней возможности.

   — А если бы не смог защитить?

   — Он бы тебя убил. Я готов даже поверить в то, что он верит в своего Амона. Но при этом и использует, как умный, расчётливый раб использует своего беспечного хозяина. Амон, не ведая того, работает на него, плавая по небесам на своей ладье. Ты смотришь на меня такими широкими глазами, что я начинаю думать, будто сообщаю тебе небывалые, только что открытые истины, а между тем всё это банально, скучно. Всей этой нудной суете вокруг пилонов тысячи лет. То правит Птах, то Амон обнявшись с Ра и не боясь обжечься в этом объятии... И это не конец, далее явится ещё кто-нибудь и выгонит Амона с ладьи. А гимны будут бубниться, и кровь жертв будет течь, Нил за Нилом.

Апоп взял с подставки, что была тут же подле доски с вычислениями, кувшин с водой и отпил. Предложил Мериптаху. Тот скованно отказался, как бы придавленный плитами только что сделанных признаний. Не то чтобы он никогда и нигде не слыхивал ни единого слова по этому поводу. По обрывкам разговоров князя Бакенсети, злым словесным огрызкам, что падали под ноги толпящегося народа во время какого-нибудь особенно пышного храмового шествия, он мог заключить, что обитает где-то на горизонте жизни ядовитая мыслишка о гнили, скрывающейся за божественной позолотой. Но её легко смывала широкая волна пьянящей радости и ощущения добродетельной причастности к божественному величию при вхождении в храм.

Поглядев на капли, что упали в пыль под ногами из опорожнённого кувшина, царь вернулся мыслью к образу песчаного города:

   — Ты слушаешь меня, Мериптах? Ладно, не надо слишком уж убиваться из-за моих разоблачений жреческой шайки. Это малая часть той скорлупы, с которой твоей душе предстоит расстаться при рождении к подлинной жизни. Помнишь, что я говорил тебе о водоносе, поливающем песчаную постройку? Ты пожалел постройку, а надобно было пожалеть воду! Ибо пески мира бесконечны и бесконечно косны. Воды, благодатной воды же истинного знания так мало. Что стоит один бурдюк против бескрайней и раскалённой пустыни!

   — Один бурдюк, — сомнамбулически повторил Мериптах.

   — Только не думай, что ты уже осушил его до дна, — усмехнулся Апоп. — Там ещё много приятных и горьких глотков. И самый пьянящий... Я хотел сказать «на дне», но язык в этом месте, верно служа, начинает обманывать. Разумеется, то, к чему мы подойдём со временем, лежит, конечно, не на дне.

   — На вершине?

   — Нет. Вершина хороша для глаза. Для глаза, взирающего с вершины. То, что я имею в виду, скрыто, оно в глубине. В сердце.

   — В сердце, — опять почти бездумно повторил Мериптах.

   — Да, но сейчас ещё немного рано говорить об этом. Мне нужно рассказать тебе ещё о многом, прежде чем ты станешь способен воспринять главное.

Сказав это, Апоп вышел из беседки и двинулся сквозь сад, решительно двигая мощными икрастыми ногами. Мимо геометрических бассейнов, мимо каменных небес. К длинному, высокому зданию с выпуклой крышей.

   — Что это? — потрясённо спросил мальчик.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги