Тимур — сын Фрунзе

И вдруг смычковые взлеты мелодии, что все еще звучали в наушниках, прояснились — Чайковский! А стихи— Лермонтова, знакомые еще с далекого детства: «Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый…» Женский голос умолк, и диктор густым баритоном начал зачитывать ноту народного комиссара иностранных дел о повсеместных зверствах германских войск на захваченных ими советских территориях. Об этой ноте перед отлетом в эскадрилье комиссар Дмитриев провел политинформацию. Припомнились ожесточившиеся лица летчиков и то чувство закипевшей в груди ненависти, которое накалило желание немедленно поднять свой истребитель и действовать — лететь и крушить.

Вот и сейчас кулак, сжавший чуткую ручку управления, налился свинцом; однако спохватился, поспешил установить свою волну — и вовремя.

— Как дела, Тимур?.. — послышалось в наушниках. — Почему молчишь?

— Нормально! — бодро откликнулся он и мысленно ругнул себя за временную потерю радиосвязи.

— Металлолом видел?

— И не только металлолом…

— А за тех пусть молятся Гретхен и замаливают их тяжкие грехи.

В наушниках возник властный голос:

— Кончай собеседование!

— Есть! — не смущаясь, за двоих ответил Шутов.

«Кулаков подключился», — узнал голос комэска Тимур и огляделся по сторонам. Под крылом медленно проползали прямоугольники коробок полуразрушенных кварталов Калинина. А спустя некоторое время и аэродром.

Треть пути преодолена. После кратковременной посадки на дозаправку эскадрилья Кулакова снова в воздухе, и вскоре тылы Калининского фронта остались позади — эскадрилья втянулась в пространство Северо-Западного…

Неожиданно самолет тряхнуло. Инстинктивно сжал ручку управления, и «як» слегка клюнул носом. «Что такое?» — не понял Тимур, прислушиваясь к оборотам двигателя и оглядывая приборы. И тут он ясно ощутил несильные, но частые толчки в моторе.

«Спокойно… только без паники… Что бы это могло значить?» Тимур огляделся по сторонам. Первое, что пришло в голову, — обстрел своей же зениткой. И такое, говорят, случалось. Но внизу сплошной ватно-белый ковер, простроченный двойной ниточкой железной дороги.

И тут-то хлынуло!

Плексиглас передней части фонаря кабины, как при обильном ливне, начало захлестывать мутноватой водой. Никакого ливня, разумеется, не было — за бортом тридцатиградусный мороз, да и остальная часть фонаря оставалась по-прежнему прозрачной.

— Мотор! — вырвалось у него.

Самолет ведущего сквозь завесу хлещущей воды расплывчатым пятном отошел в сторону. Тимур понял, что нарушил выдерживание общего строя колонны.

Нажал кнопку передатчика:

— Что-то неладное с мотором.

— Что именно? — тут же отозвался Шутов.

— Фонарь захлестывается водой, впереди почти ничего не вижу.

— Кедровые шишки! — вполголоса озадаченно произнес ведущий.

— Двигатель работает с перебоями.

И почти сразу раздался спокойный голос Кулакова:

— Что случилось, лейтенант Фрунзе?

Тимур повторил. Недолгая пауза.

— Смотри на карту… Справа от маршрута Выползово и деревня Едрово. Между ними временный полевой аэродром. Помечен?

— Так точно.

— Сворачивай и — курс на него. Садись на вынужденную. Сядешь?

— Постараюсь, товарищ старший лейтенант.

— Дожидайся там, пришлю машиной технарей… Шутов!

— Слушаю, товарищ командир.

— Сопровождай своего ведомого. Как только сядет — самостоятельно на Крестцы.

— Понял.

— Действуйте!

— Есть! — первым откликнулся Тимур и отвалил вправо.

С минуту летели молча. Потом Шутов спросил:

— Все хлещет?

— Поливает, как из шланга, и температура растет.

— Не паникуй, до Выползово вся не выльется.

— И не думаю паниковать.

— Отлично, кедровые шишки! — настраивал Шутов своего ведомого на мажорный лад, а сам думал: «Да где же он там затерялся, этот промежуточный!.. Снегом его занесло, что ли?»

Поселок Выползово и деревня Едрово, как бы маскируясь под наметами обильного снега, жались к Валдайскому тракту. Проезжая часть дороги, однако, видна отчетливо и порой глянцевито поблескивала.

«Наконец-то аэродром!» — рассмотрел расчищенную площадку Шутов и сказал:

— Тимур, под нами Выползово.

— Вижу… Мне сбоку все видно.

— По левому борту — аэродром.

— Вижу.

— Заходи на посадку.

— Есть, на посадку…

Хрипловато стонущий «як» пошел на снижение, и Тимур увидел на снегу бегущую тень своего самолета, которую вскоре настиг у самой земли.

Круживший над аэродромом Шутов облегченно вздохнул: «Сел! Молодчага, Тимур! Ах и молодчага, кедровые шишки!» От продолговатого снежного холмика — должно быть, землянки — к севшему истребителю бежали две черные фигурки. А вот и он, Тимур, соскочил на снег и машет командиру двумя руками. Шутов сделал еще один полный круг, прощально качнул крыльями и, выйдя на прямую, взял курс в сторону фронта.

Механики временного полевого аэродрома деловито осмотрели самолет, и один из них, пожилой дядька с сивыми усами, сочувственно сказал:

— Дэ-э… Дело табак, сынок. Картер пробило.

— Самолет-то новый! — в отчаянии воскликнул Тимур.

— Вижу, что новый! Дэ-э… вот двигатель с дрянцой оказался.

— Ладно, — с горечью махнул рукой Тимур. — Приедут наши механики — что-нибудь придумаем.