Тимофей: блокнот. Ирка: скетчбук

Бывает, лёд вскрывается до самых берегов, в воде плавают большие льдины. Однажды я шла вечером, и на чёрной воде льдины лежали такими пятнами, как шкура леопарда. А потом я спустилась к самой воде, на причал. И вижу: в воде отражаются огни всего города, и фонари, и фары машин, и окна домов. И кажется, что под этими льдинами внизу, на глубине огненный город – переливается расплавленным золотом. А сверху пятна льдин, как облака.

Если идти и смотреть – город там, внизу, движется. А льдины неподвижны.

Вот странно – ведь есть течение, почему они никуда не плывут? Застыли.

Сфотографировать нельзя, темно. Нужна профессиональная камера. И нарисовать нельзя – как такое нарисуешь?

Так никто и не узнает, как это было красиво.

Зима красивая вечером, когда фонари. А днём иногда идёшь и думаешь: хорошо было Ван Гогу. Вокруг него были цвета. Попробовал бы он так рисовать в нашей средней полосе.

Тушь и уголь, нечего и думать о красках. Для тех, кто умеет, конечно. Я пока ручкой обхожусь.

* * *

Я как-то Пашке это сказала. Что если вокруг всё время зима, то что рисовать?

А он голову поднял и говорит:

– Лейтенс.

– Чего?

– Гейсбрехт Лейтенс. Мастер зимних пейзажей. Погугли на досуге.

И я посмотрела. Точно, мастер зимних пейзажей. Голландец, родился в шестнадцатом веке. И вот этот его зимний мир какой-то фантастический: деревья сумасшедшие. И мельницы.

И совсем не серо и уныло, совсем нет.

Причём летние пейзажи тоже есть, Голландия не такая уж и зимняя страна, но летнее – не то. Наверное, что-то такое происходило в голове этого Лейтенса именно зимой. Деревья в инее и ледяное море. Хотя больше всего мне понравилась картина как раз без деревьев, слишком они страшные. Там лодка и маленький кирпичный домик. И мельница вдалеке. И люди. И мне туда захотелось, к ним.

Я спросила – откуда Пашка его знает?

– Были в Эрмитаже с классом. Толпой, знаешь, бесполезно ходить: я ничего не увидел и не запомнил толком. А потом уже на выходе смотрю – вот это. И зацепился, запомнил. Никому не сказал, чтобы только моё.

* * *

Пашка пишет роман. Или не роман – не знаю, что он там пишет. Если бы у него была тайная тетрадь, например, и я бы её случайно нашла… Но он пишет только в компьютере. Сидит по-турецки и чего-то пишет. И не поймёшь! Если ты в компьютере, всегда можно сказать – уроки. Доклад, проект… Но я точно знаю – Пашка пишет роман, у него лицо такое сразу делается. Нешкольное.

Никогда мне не узнать, про что. То есть, конечно, потом, когда он станет знаменитым и этот роман будет во всех книжных магазинах, – тогда да. Но до этого он не покажет. А спрашивать нельзя, я точно знаю.

Мне достаются только Пашкины рисунки – валяются везде, он их рвёт или просто комкает. Я собираю и клею…

У меня есть тайная папка, где я храню всё Пашкино. Он рисует только чёрной ручкой; как будто реальность, но такая… компьютерная. Скажем, обычный человек в пальто. А в животе у него дыра, и там видно кирпичи разломанные – будто человек состоял из кирпичей, и в него снаряд попал. Или другой человек сидит на скамейке, смотрит в телефон. А ноги у него – это не ноги, это корни! Он ими в землю врос.

Я пробовала тоже такое рисовать – у меня не получается. То есть получается, но видно: девочка рисовала чужое.

Я вот этого девчоночьего терпеть не могу. Поэтому никогда не рисую, например, аниме – у нас все девчонки в школе так рисуют. Все, кроме Тони.

* * *

Моя одноклассница Тоня Свирепова рисует лучше Пашки.

Никто не верит, что у неё правда такая фамилия. И каждый новый учитель, пробегая глазами список учеников, обязательно спрашивает: а Свирепова у нас – это кто?

И Тоня смеётся: «Я!» Смешно – потому что она внешне такая совсем кукольная девочка, ангелочек: волосы не просто светлые, а какие-то золотистые. И огромные ресницы. Хлоп-хлоп. Свирепова, да!

Я её раньше не воспринимала – думала, дурочка. Только у дурочек может быть такое лицо с обложки! Тогда я ничего не понимала в людях. Я и сейчас ничего не понимаю, но про Тоньку ясно – внешность бывает обманчивой.

Я просто увидела, как она рисует.

Тоня никогда не рисует принцев с огромными глазами. Только птиц. Самых настоящих птиц – воробьёв, голубей. Чаек. Журавлей.

Может быть, она будет орнитологом – очень здорово разбирается в птицах. И рисует их очень точно, со всеми пёрышками. При этом птицы не как в энциклопедии – они у неё живые. Я закрываю глаза и вижу Тонькин рисунок – чайка собирается прыгнуть с парапета. Никогда бы не поверила, что она сама так рисует, если бы не видела собственными глазами. В общем, это совсем не девчоночий рисунок – парень вполне мог бы так рисовать. С таким парнем, пожалуй, я познакомилась бы.

* * *

Я смотрю, как падает снег с крыши. Тротуар огорожен красно-белой ленточкой, наверху, на крыше, стоит рабочий и скидывает снег.

Летит. Кажется – бесконечно. Как водопад. Бесконечно белый снег на фоне бесконечно синего неба.

Вот это бы. Нарисовать так же. Как падает снег. И вот так же нарисовать – чтобы бесконечно смотреть можно было.

Я пробую. Но как это нарисуешь ручкой – снег? Что он белый, что он летит?