Тихий уголок

– Доктор Россмен, справедливо ли говорить, что в отсутствие сильных повреждений черепа, если есть другая очевидная причина смерти, коронерская контора не исследует мозг?

Эмили подалась вперед и заговорила быстрее, словно защищала свой метод проведения аутопсии:

– У меня был случай, когда молодой человек свалился с приставной лестницы, с высоты в двадцать два фута. Погиб на месте. Ни трещин на черепе, ни контузии, ни ран на голове. Но обследование мозга выявило диффузную аксональную травму. Небольшое околососудистое кровотечение в стволе мозга. Смерть была вызвана резким ускорением и торможением, а не трещиной в результате удара.

– Понятно. Но в данном случае не было анатомических повреждений, позволяющих говорить о случайной травме вследствие удара тупым предметом. Вам пришлось исследовать мозг. Но в случае Бенедетты Ашкрофт причина смерти была очевидна. Записи с камер наблюдения в коридорах отеля показали, что никто не входил в ее номер, пока на следующий день горничная не нашла тело.

Эмили плотно сжала губы, так что вид ее сделался мрачным, потом сказала:

– Родственники не могли поверить, что она покончила с собой. Не могли, и все. Они подумали, что самоубийство могло быть вызвано опухолью мозга.

– Разве коронерская контора по настоянию родственников проводит более обширную аутопсию?

– Когда-то так делали. Теперь – нет. – Эмили помедлила, держа руки над коленями, и посмотрела на них, нахмурившись, словно они принадлежали не ей. – Официально я уволилась, потому что устала работать судебным патологоанатомом. Но на самом деле, если бы я не ушла, меня бы уволили.

– На каком основании?

– Я прихожусь теткой Бенедетте Ашкрофт и должна была бы отказаться от проведения вскрытия. Но я настойчиво добивалась, чтобы это дело поручили мне, и не стала говорить о нашем родстве.

– Правонарушение. Или по меньшей мере законное основание для увольнения.

Эмили смотрела на Джейн в упор немигающим взглядом, напоминавшим луч лазера.

– Родственники были потрясены. Им надо было узнать, в чем дело. Такая милая женщина, всегда счастливая, преданная мать. И вот она снимает номер в отеле, чтобы покончить с собой… Опухоль мозга объяснила бы все.

– Семья могла бы заплатить за аутопсию, проведенную частным порядком, по завершении коронерского обследования.

Эмили кивнула, но отворачиваться не стала.

– На это ушло бы время – несколько дней, неделя. Или больше. Муж, сестра, мать и отец были так потрясены, так страдали. Я сделала то, что сделала, и сделала бы это еще раз… но, боже мой, лучше бы я этого не делала.

Вот оно. Если и оставались какие-то сомнения относительно того, что в мир вошло нечто новое и жуткое, то зрелище, представшее перед доктором Россмен после вскрытия черепа ее племянницы, должно было уничтожить всякие остатки скептицизма.

– Я не до конца поняла эту часть вашего отчета, – сказала Джейн. – Впрочем, многие фразы и даже предложения подверглись редактированию.

Патологоанатом глубоко вздохнула:

– Когда я посмотрела на передний мозг, на два полушария большого мозга, на мгновение показалось, что передо мной глиоматоз, крайне злокачественная опухоль. Она не вырастает в одном месте, а оплетает все четыре доли мозга, как паутина.

– Но оказалось, что это не глиоматоз.

Джейн не сводила глаз с Эмили, давая понять, что та сообщит уже известные ей сведения.

– Бог мой, вы уже знаете. Вы знаете… о том, что я нашла.

– Может быть. Скажите мне.

– Неорганическое включение. Никакого беспорядка, как в случае рака. Я видела геометрическую раскладку, затейливую схему… систему, аппарат. Не знаю, как это назвать. Оно опутывало все четыре доли, исчезало среди серого вещества, в бороздах, в расщелинах, между складками, между извилинами. Легкая, почти невесомая структура, при значительной концентрации мозолистого тела. Я смотрела на это и чувствовала… Я знала, что никогда не видела ничего более зловещего. Что это такое? Что за образование?

– Это можно назвать механизмом управления, – сказала Джейн.

Эмили отвела взгляд от Джейн и посмотрела на свои руки, сжавшиеся в кулаки. Ее пробрала дрожь.

– Кто? Зачем? Бога ради, как?

Вместо ответа Джейн сказала:

– Во время аутопсии все время работает камера.

– Да. Но я не смогла изучить эту чертову штуку во всех подробностях, как мне бы хотелось. Вскоре после того вскрытия черепа… Может, реакция на контакт с воздухом, не знаю… В общем, эта штука, механизм управления, как вы говорите, начала распадаться.

– Как?

Эмили оторвала взгляд от своих рук, побледнев так, что веснушки на лице теперь казались еще ярче.

– Она словно испарилась, растворилась. Хотя нет. Скорее это напоминало… то, как некоторые соли впитывают влагу из воздуха и просто улетучиваются.

Джейн ожидала совсем другого – и вновь осознала, что она имеет дело с невероятно коварными и мощными силами – вполне возможно, сверхъестественными.

– А осадок остался?

– Да. Тонкий слой почти прозрачного вещества. Я отправила образец в лабораторию. О том, был ли сделан анализ, мне не сообщили.

– Вы составили свой отчет в тот же день.

– Да.

– При аутопсии присутствовал кто-нибудь еще?