И тут мутный от злобы взгляд Кестера ухватил нечто знакомое. Навстречу по улице шел полковник Кучин с каким-то есаулом — в полной форме. Невольно поторопил он коня. Конвоир в это время приказал:
— Сворачивай влево, вон к тому амбару!
Но Кестер, словно не слыша приказа, продвинулся еще на десяток шагов и, соскочив с телеги, плюхнулся коленями на мерзлые кочки грязи, сорвал с себя шапку.
— Ваше высокоблагородие! — взмолился он плачущим голосом. — Помогите бывшему агенту.
— Тише, дурак! — подходя, цыкнул на него Кучин. — Встань! Какой еще агент?
— Кестер я, Иван, Федорович, с хутора Лебедевского.
— Кличка?
— Степной, ваше высокородие.
— Степной… Степной… — Кучин поправил фуражку и еще подержался за козырек. — Припоминаю. Данин?
— Да. И другие там…
— Не успели мы эту пташку в клетку определить. Жаль. О чем просишь?
— Три мешка муки везу на мельницу, а меня задержали… Конфискуют.
— Ну, теперь у всех конфискуют. Как по-вашему, есаул, стоит помочь? Такие люди нам пригодятся.
— Не возражаю. Казак, — обратился есаул к конвоиру, — проводи его на дорогу и отпусти.
— А нельзя ли документ? — покаянно спросил Кестер.
— Это надо в штаб ехать, — похлопал себя по карманам Кучин. — У вас, есаул, не найдется ли чем написать да на чем?
Есаул открыл полевую сумку, подал карандаш, но долго перебирал бумаги, не находя нужного клочка. Увидев свернутую газету, полковник ухватился за нее.
— Можно?
— Пожалуйста.
Положив газету «Казачья мысль» на сумку есаула, Кучин написал на чистом углу:
«Подателя сего дозорам пропускать беспрепятственно. Полковник Кучин».
Откланялся Иван Федорович и полез на телегу, недовольный в душе Кучиным. Сегодня-то, конечно, проедет он, поскольку провожатый и свидетель покровительства есть у него. А в будущем такой «документ» не спасет. Уразумев это, Кестер не поехал на мельницу, а повернул назад, в хутор.
В дороге хватило ему времени и на газетку. Свеженькая она, вчерашняя, за 15 ноября. Не торопясь читал Кестер, нацепив очки и позабыв о погасшей трубке во рту: