Тик-так

Так-так-так — вновь шаги по лестнице. Кто-то еще спускался в трюм. Экзальтированная барышня сорвала с бочки крышку и бросила внутрь горящий фонарь.

Максимов подсек Аниту, обрушил ее в крысиный помет, навалился сверху.

«Madre mia! — пронеслось у нее в голове. — Esto es final![1]» В момент свидания со смертью все языки, кроме родного, стерлись из памяти.

Однако взрыва не произошло. Алекс дышал Аните в ухо, дробился стук сапог бежавшего человека — больше она ничего не слышала. Поднапрягшись, приподнялась, поморгала запорошенными пылью глазами.

Джесси — или как там ее звали — застыла возле бочки, над которой курился чад и подрагивал лимонный ореол. Фонарь не погас, но и порох не воспламенился. Как же так?

— Алекс, слезь с меня! — Анита выкарабкалась из-под Максимова и, встав, привалилась к переборке. Ноги держали плохо, в них поселилась предательская слабость.

Алекс вскочил и оттащил несостоявшуюся самоубийцу от бочки.

— Сумасшедшая! Ты же могла нас всех…

— Оставьте ее!

Словно из небытия, соткался капитан Руэда. Максимов отпустил незнакомку, она не убежала, стояла с отрешенным видом, потупив взор.

— Ее? — Анита всмотрелась в полутьму, но капитан отвернулся, скрыв от нее выражение своего лица. — Так для вас это не новость?

— Не новость…

Он сделал шаг к бочке, запустил в нее руку, произвел два-три вращательных движения, и сияние исчезло, фонарь погас. Руэда накрыл бочку крышкой, приказал девице:

— Идите наверх! Я сказал команде, что у вас нервный срыв вследствие нападения акулы. С молодыми юнгами такое случается… Не волнуйтесь, господа обещают, что сохранят вашу тайну. Не так ли? — это уже относилось к Аните и Алексу.

— Я бы пообещал, но пусть мне для начала разъяснят, что все это значит! — потребовал Максимов.

Незнакомка в разъяснениях не нуждалась и не заставила сеньора Руэду дважды повторять просьбу — умчалась в сторону лестницы и скрылась за бочками. Капитан сразу утратил свою уравновешенность и, брызгая слюной, подступил к Алексу.

— Какого дьявола вы снова суетесь не в свое дело? Что вы все время вынюхиваете?

При этом он размахивал трубкой, и из нее сыпались огненные крапины — единственный источник освещения в подбрюшье старой шхуны.

Оскорбление было слишком явным, чтобы его стерпеть. Максимов несильно двинул Руэду в скулу. Тот, не ожидавший физического отпора, отступил, зашелся в остервенелом шипении:

— Да я вас… Вы соображаете, что наделали? Шкипер на судне — лицо неприкосновенное! Я прикажу, и вас вздернут на ноке как безродного каторжника!

Алекс, ничуть не убоявшись, примеривался, с какой руки удобнее врезать капитану еще разок, но тут слово взяла Анита:

— Не стращайте нас понапрасну, сеньор Руэда, а то мы можем и обидеться. Тогда вам придется объяснять команде, что за игру вы ведете.

— Игру? Какую игру?

— Вам виднее… — она сорвала крышку с близстоящей бочки. — Как-то очень уж легко у вас в трюме открывается тара… Не потому ли, что в ней нет ни пороха, ни сахара, ни кофе?.. Что же вы везете? Алекс, загляни!

Максимов ощупью нашел вскрытую бочку, нагнулся над ней.

— Там ни шиша не видно…

— А так? — Анита, не дав сеньору Руэде опомниться, отобрала у него трубку и дунула на тлевший табак, взметнув огненные крошки.

Алекс запустил в бочку руку, зачерпнул что-то сыпкое, поднес к глазам.

— Песок?

Да, это был заурядный песок, какого полным-полно на пляжах стран, окружающих Карибское море. Транспортировать его в Венесуэлу было так же неразумно, как ехать в Астрахань с воблой.

— Что скажете, сеньор? — Максимов сунул капитану под нос горсть желтоватых кристалликов. — Вы пустились в плавание, угодили в шторм, потеряли половину экипажа… Ради чего? Чтобы доставить в Маракайбо бесполезный мусор?

Руэда сник, опустил плечи. Анита вернула ему трубку, и он вгрызся зубами в мундштук, будто хотел размолоть его в прах.

— Вы меня подловили, сеньоры… Я недооценил вашу сметливость, каюсь. Но что теперь! Так и быть, слушайте… Ту женщину, что сейчас ушла отсюда, зовут Деметра. Деметра Иоаннис, по мужу Бартли. Она гречанка, на Ямайку ее привезли родители, которые покинули Европу в поисках лучшей жизни. Их мечты не сбылись, они погибли во время наводнения, а Деметра была вынуждена в шестнадцать лет выйти за ямайского плантатора, чтобы не умереть от голода. Ее муж — сущая мразь, уже через полгода жизни с ним она собиралась наглотаться мышьяка. Я помог ей бежать и взял к себе на судно, чтобы отвезти туда, где ее не найдут. Для маскировки она переоделась мальчишкой. Если вы считаете мои действия преступными, что ж… судите меня.

Он произнес этот монолог так бесхитростно, что у Аниты язык не повернулся потребовать доказательств. А и то — какие доказательства он мог предъявить? Разве что Джесси… то есть теперь уже Деметра захватила с собой документы, но это уже вопрос к ней, а не к капитану.

Все же сомнения закрадывались, и Анита позволила себе их высказать: