Тигры Редфернов

Маргарет потрогала лоб учителя — горячий! — и вдруг ей подумалось: испытывают ли все остальные женщины к своим мужчинам такую нежность, как она сейчас? Должно быть это чувство таким тяжелым, пронзительным и мучительно-тягучим, словно сердце заливают им до отказа и оно вот-вот лопнет?

— Вы меня презираете, — с горечью пробормотал Энджел. — Я же вам обещал… и не смог…

Маргарет поцеловала его в лоб и, чуть помедлив, — в складочку над левой бровью, морщинку над переносицей и жилку, бьющуюся на виске. Энджел слабо вздрогнул и недоверчиво покосился на девушку.

— Думаете, нас слушают? — спросила мисс Шеридан, массируя свободной рукой его висок и шею.

— Уж конечно.

— Дядя как-то сказал, что, когда люди говорят, они проговариваются. Может, нас потому и оставили вместе?

— Ваш дядя — мудрый человек, — насмешливо согласился Энджел, — но господин учитель напрасно надеется, что ради светской беседы я немедленно в деталях стану описывать вам магические процессы.

Дверь амбара вдруг пронзительно скрипнула, темноту прорезал треугольник солнечного света. И Маргарет, и ее наставник замерли. Проем заполнила могучая, рослая фигура; затем дверь закрылась. Мазандранец, несмотря на рост и вес, двигался бесшумно и практически сгустился из темноты, как дух. Он тащил поднос с кувшином, двумя чашками, плошкой риса, ложками и большой лепешкой. Великан что-то сурово проговорил на своем наречии, и Энджел перевел:

— Он хочет, чтобы вы взяли поднос.

Маргарет встала, и мазандранец задал какой-то вопрос. Энджел ответил, медленно подбирая слова. Гигант кивнул и протянул девушке поднос. Она взялась за выступающие бортики и вдруг ощутила, как толстый палец мазандранца задвинул под ее ладонь маленькую холодную колбочку.

— Сафати бидхур, — значительно сообщил великан и так же величаво, неслышно ушел.

— Что это значит? — Маргарет опустилась с подносом рядом с Энджелом.

— «Сафати» значит чистая, «бидхур»… гм-м-м, я сказал, что вы моя младшая и пока невинная жена.

— Очень мило с вашей стороны. Угощайтесь. — Девушка подала ему миску с рисом и ловко просунула ему в ладонь колбочку. Энджел пристально взглянул на Маргарет, и в его глазах вспыхнул огонек.

* * *

Бреннон вышел из департамента, хмуро взглянул на тучи, которые стянулись к вечеру, и пошел по Роксвилл-стрит. Тяжело было ощущать, что только что лишился куска памяти, пусть и добровольно. Опасаясь, что хозяин нежити еще и мысли умеет читать, комиссар решительно велел Лонгсдейлу убрать из его, комиссарской, памяти все, что было связано с последними распоряжениями. Натан помнил, что он их сделал, но какие и насчет чего? Консультант, правда, клятвенно обещал вернуть все, как было. Но, направляясь к театру, Бреннон даже не знал, зачем туда идет. В кармане у него лежала бумажка с инструкциями.

Натан оглянулся и посмотрел на кафе «Раковина». Он даже не заехал домой, потому что ночевал у Лонгсдейла, а до того носился между департаментом, театром, больницей, «Раковиной» и опять-таки домом Лонгсдейла. Уже впору палатку напротив полиции поставить… или, в конце концов, переехать в комнаты над кафе. Комиссар немного покраснел. К таким мыслям он относился с опаской и старался тут же выбросить их из головы.

— Вы все же уходите, — с мягким укором сказала Валентина в их последний разговор в спальне консультанта. Джен все еще беспробудно спала.

— Да, пора уж. — Натан посмотрел на часы, чтобы увернуться от взгляда вдовы.

— Вы никому не позволяете делать такие вещи вместо вас.

— А почему я должен позволять? Я и сам могу. — Он попробовал отшутиться, почувствовал, что не вышло, и попытался ей объяснить: — Валентина, так будет и дальше. Не всегда, рано или поздно меня выставят на пенсию, но я никогда не смогу продавать пирожные, понимаете?

— Да, — помолчав, ответила вдова, — я знаю. Но вас всегда будут ждать.

Валентина вдруг обняла его, опустила голову ему на плечо, и Натану на миг показалось, что она просто женщина, такая же, как и все. Ее мягкие волосы касались его лица; исходящий от них нежный травяной аромат вновь напомнил ему о том, кто она. Но искушение стало слишком сильно, и комиссар, сдавшись, кашлянул:

— Сначала мы закончим со всем этим, а потом… потом решим.

— Вы не станете плохим мужем только потому, что не хотите продавать пирожные, — со смешком ответила миссис ван Аллен. — Да вы и не сможете. У вас нет никакой склонности к продаже пирожных. Вам и пуговицу не продать.

На прощание она его поцеловала. Натан до сих пор чувствовал, как мурашки маршируют по спине целыми батальонами. Он же мужчина, это он должен проявлять настойчивость и делать шаги в этом направлении! К счастью, впереди показался театр, и комиссар с облегчением отрешился от этих мыслей. В конце концов, стоит ли переживать о своих пятидесяти годах, когда разница в возрасте исчисляется столетиями?