Тиберий Гракх

И тут меня озарило! Я понял, что прозвище «Багор» не отражало сути человека, бывшего нашим старшим другом и наставником. Мы должны были бы называть его Сцеволой, Левшой. Он и был Сцеволой нашего времени, которому не был чужд героизм наших предков. Только наше время не знало летописцев, возвеличивавших подвиги простых людей. Историки – мы взяли это слово у греков – заботятся о том, чтобы прославить людей, похитивших у римского народа свободу, а не тех, кто пытался ее отстоять.

Впрочем, эти мысли, сознаюсь, пришли ко мне позднее. Тогда же я отправился домой. Багор на этом настоял, обещав мне соблюдать осторожность. Мы договорились встретиться утром в базилике.

Можете себе представить мое нетерпение! Полночи я не спал, к утру мне приснился страшный сон. За мною гнался Луций Сергий Каталина в одеянии этрусского царя Порсенны. На нем была трабея[66], вышитая пальмовыми листьями, и золотая корона. Тут же почему-то оказался Педон, объяснивший мне, что Каталина на самом деле из старинного рода этрусских царей. Педон уговаривал меня покориться Каталине и отдать ему кубок из мурры, не навлекать беды на себя и свою семью. Но я упрямо прижимал кубок к груди и твердил, что не отдам вещественного доказательства. И тут Каталина – лицо его было демонически красиво – обнажил нож и схватил меня за одежду.

С этим я проснулся. У ложа сидела мать и поправляла свернувшееся в папирусный свиток одеяло.

– Когда же наконец закончится этот проклятый процесс! – сказала она. – Когда ты вернешься в школу! Ночью ты несколько раз кричал. Зачем втягивать детей в такие игры! Вот я пойду к претору Цицерону и скажу все, что я о нем думаю!

– А что ты думаешь о Цицероне, ма? – удивился я. – Ведь ты не слышала ни одной его речи!

– Я думаю, как и твой отец, что Цицерон – краснобай, защищающий богатых людей. Отец рассказывает, что он выступал обвинителем против какого-то Верреса, ограбившего провинцию Сицилию, и добился его осуждения. Но на другой год он защищал другого наместника, ограбившего Галлию, и оправдал его в глазах судей. Обвинитель, патрон, судьи – одна шайка!

В то утро я пропустил эти слова мимо ушей. Но прошло совсем немного времени, как я убедился в их безусловной правоте. Тогда же я схватил лепешку и помчался на Форум. Базилика была набита так, что негде было упасть яблоку. Видимо, не только я, но и весь Рим знал, что знаменитый процесс подходит к завершению. Я искал глазами вигила, но не мог его отыскать. И в это время в базилику ворвался истошный вопль:

– Пожар!

Пожаром в Риме трудно было кого-нибудь удивить. Пожары происходили почти ежедневно то в одном, что в другом конце города. Римляне считали их неизбежным злом, так же как обвал наскоро построенных жилых зданий и амфитеатров. Пожары, я бы сказал, научили римлян философски мыслить. Сегодня горишь ты, завтра – я. И если ты хочешь быть истинно мудрым, примирись с этой бедой и старайся не испытать огорчения и страха. Такова та новомодная философия, которую называют стоической.

Впрочем, пожар, прервавший заседание суда в базилике, был необычным. Сгорел всего лишь один дом. О пожаре, как говорили в толпе, сообщил какой-то человек, сам пострадавший от огня. Я бросился к нему, расталкивая зевак. Вигил еще дышал. Сильные ожоги приносили ему невыразимые страдания. Но лицо было светлым. Багор прижимал к груди кубок, тот самый кубок из мурры, которого не хватало Цицерону для полноты доказательств, а Цезарю для полноты его первого триумфа.

– Овечка, – шептал он. – Это кубок Мария.

Такими были его последние слова. И никто не узнал, как он добыл кубок и кто поджег виллу Сассии.

Процесс был завершен на следующий день. Клуенций двадцатью тремя голосами против семи был оправдан от обвинения в отравлении Аврия Оппианика. Не вынеся позора вторичного поражения, потерявшая все из-за пожара, Сассия покинула Рим. Но жители Ларина не захотели ее принять и забросали комьями грязи. Я слышал, что она бежала в Сицилию. Что касается Оппианика Младшего, то он остался в Риме. Много раз я встречал его в свите Катилины.

Через год Цицерон издал свою речь, произнесенную на процессе Клуенция. Мой отец получил один из ее экземпляров у Тирона для переписки: я забыл сказать, что он знал стенографические значки, изобретенные Тироном, и был для последнего незаменимым человеком. Так я одним из первых ознакомился с речью в защиту Клуенция, рассчитанной на чтение. По этой речи вы и теперь можете судить о красноречии, достигшем зрелости и блеска. Но какое разочарование постигло меня, когда я увидел, что при издании речи было опущено все, что было сказано о Каталине. Более того, не сказано и то, что Каталина привлекался к суду в качестве свидетеля обвинения.