Читаем Тиберий Гракх полностью

– Оппианик Младший! – воскликнул Цицерон. – Ты это подтверждаешь?

– Да! Подтверждаю! – пробасил Молчун. – Я хорошо помню, как это было. Моя мачеха еще просила Стратона не задерживаться, так как припадки болезни у отца были очень мучительными. Я говорю о печени.

– Превосходно! – заключил Цицерон. – У меня больше нет вопросов к Оппианику Младшему. Я попрошу выйти свидетеля Мания Петрония.

Поднялся мой лысый сосед, тот самый, который опасался за свою виллу.

– Маний Петроний! – проговорил Цицерон, когда свидетель стал рядом с ним. – Если я не ошибаюсь, ты уроженец Ларина, города в области френтанов.

– Ты не ошибаешься. Я родился в городе, который ты назвал, и живу в нем, слава богам, безвыездно.

– Следовательно, ты знал Оппианика Старшего?

– Еще бы. Мой дом был против его дома, и вся жизнь этого… не знаю, как лучше его назвать, была мне знакома…

– А можешь ли ты указать, в каком году Оппианик покинул Ларин, чтобы более туда не возвращаться?

– Могу. В том году были консулами Луций Геллий Попликола и Гней Корнелий[63]. В то лето мимо нашего города прошел с полчищами своих разбойников Спартак.

– Оппианик взял с собой малолетнего сына или оставил в Ларине?

– Оставил.

– И ты смог запомнить такую мелочь? – вставил обвинитель.

– Хороша мелочь! Юный негодяй выбил глаз моему вилику[64], обозвав его «спартаковцем». А это был очень верный и честный раб, да будут к нему милостивы маны[65]. В те времена некому было жаловаться на самоуправство, поэтому я отделал Оппианика Младшего по-свойски. Помнишь, Оппианик?

Базилика разразилась хохотом, и претор объявил о завершении допроса свидетелей.

В следующее памятное для меня утро, заняв место на скамье свидетелей защиты, я не увидел Багра. Опоздание было не в его правилах. Обернувшись к выходу, я стал искать его взглядом. Так, едва не первому, мне предстал незнакомец, закричавший громовым голосом:

– К Капитолию! К Капитолию!

Не раздумывая, я выбежал из базилики. На площади, прямо у ступеней храма Юпитера Капитолийского, несколько человек разглядывали кучу каких-то блестящих предметов с высившейся над ними размалеванной доской. Была изображена триумфальная колесница характерной формы и триумфатор в облачении Юпитера. Надпись гласила: «Гай Марий, консул семь раз, победитель Югурты и кимвров». Один из зрителей, видимо, сенатор, возмущенно размахивал руками:

– Негодяи! Марий мертв. А они его тащат из гроба.

– У него и гроба нет, – заметил сосед. – Доблестный Сулла выкинул его останки и крюком протащил к Тибру.

Между тем сзади напирали люди, судя по их помятым, не первой свежести тогам, – обитатели Субуры и других кварталов, населенных простым людом. В радостном реве потонули голоса тех, кто выказывал неудовольствие.

– Трофеи Мария! Трофеи Мария! – ревела толпа.

Я все понял. В то время как в базилике слушалось дело Клуенция, кто-то установил на всеобщее обозрение оружие и сокровища, захваченные Гаем Марием в борьбе с нумидийцами, германцами и другими врагами римского народа. Это было напоминание стоящим у власти клевретам Суллы, что подвиги Мария не забыты, а тем более своевременное, поскольку судили марианца по обвинению в отравлении сулланца. Так впервые выявившая себя партия марианцев – ее стали называть популярами – одержала победу.

Выбравшись из толпы, я увидел на храмовых ступенях того самого молчаливого Гая, человека с загорелым лицом и стальными глазами, который был невольным свидетелем моего испуга. Почесывая тщательно уложенные волосы мизинцем, он с видимым удовольствием наблюдал ликование плебеев.

Друг и покровитель Багра не остался незамеченным. Толпа отхлынула от кучи с трофеями и подступила к храму. Раздались приветственные возгласы:

– Слава Цезарю, другу плебеев!

Да, это был Гай Юлий Цезарь, организатор всего этого публичного представления, пролога нового витка гражданских междоусобиц. Потом мне приходилось видеть Цезаря много раз, утомленным и величественным, с лавровым венком, прикрывающим лысину, но мне он на всю жизнь запомнился этаким ироничным щеголем, возмутителем спокойствия.

– Пойдем, Луций! – внезапно прозвучал голос вигила.

Мы спустились на Форум и, зайдя за храм Кастора, остались одни.

– Вот ты и узнал одну из моих тайн, – проговорил Багор радостно. – Цезарь – мой друг, без его энергичной помощи разоблачение Оппианика Старшего было бы невозможным.

– Однако, – добавил он после некоторой паузы, – выставление трофеев Мария всполошит наших недругов и затруднит поиски кубка из мурры.

– И ты знаешь, где его искать? – спросил я.

– Там же, в замурованном подземном ходе, откуда я с помощью знакомого тебе гладиатора вытащил большую часть трофеев Мария. Мы пробили кирпичный завал. Мне надо идти, пока сулланцы не опомнились.

– Возьми меня с собой! – воскликнул я. – Мы пройдем дорогой, которой прошел Муций.

– Ты пойдешь домой! – строго сказал вигил. – Муций Левша, как тебе известно, не имел провожатых.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги