Тяжелые дни

            После   этого  горько-иронического   заявления   Военного   Министра беседа, перешла к неоднократно уже служившему предметом суждений вопросу о беженцах.   В моих записях набросано лишь общее содержание этой беседы, без отметок, кто и что говорил. Ставка окончательно потеряла голову. Она не отдает себе отчета в том, что она делает, в какую пропасть затягивается Россия. Нельзя ссылаться на пример 1812 года и превращать в пустыню оставляемые неприятелю земли. Сейчас условия, обстановка, самый размах событий не имеют ничего общего с тогдашними. В 12-ом году маневрировали отдельные армии, причем район их действий ограничивался сравнительно небольшими площадями. Теперь же существует сплошной фронт от Балтийского чуть ли не до Черного моря, захватывающий огромные пространства на сотни верст. Опустошать десятки губерний и выгонять их население в глубь страны — равносильно осуждению всей России на страшные бедствия. Но логика и веления государственных интересов не в фаворе у Ставки. Штатские рассуждения должны умолкать перед «военною необходимостью», какие бы ужасы под нею ни скрывались. В конце концов внешний разгром России дополняется разгромом внутренним.

Среди беженской струи можно различить три течения. Во-первых, евреи, которых, вопреки неоднократным указаниям Совета Министров, поголовно гонят нагайками из прифронтовой полосы, обвиняя их всех, без разбора, в шпионаже, сигнализации и иных способах пособничества врагу. Конечно, вся эта еврейская масса до крайности озлоблена и приходит в районы нового водворения революционно настроенною; положение усложняется еще тем, что местные жители, без того все тяжелее испытывающие бремя военных невзгод, встречают голодных и бездомных евреев далеко не дружелюбно.

Во-вторых, служебный персонал гражданских и тыловых военных учреждений {33} с десятками вагонов грузов; в то время, как десятки тысяч народа пле­тутся пешком около железнодорожного полотна, мимо них проходят поезда, нагруженные диванами из офицерских собраний и разным хламом включи­тельно до клеток с канарейками птицелюбивых интендантов. В третьих, добровольные беженцы, в большинстве случаев гонимые слухами о необычайных зверствах и насилиях, чинимых немцами.

Наконец, в-четвертых, беженцы, выселяемые насильственно по приказу военных властей в целях обезлюжения отдаваемых неприятелю местностей. Эта группа наибо­лее многочисленная и наиболее озлобленная. Людей отрывают от родных гнезд, давая на сборы несколько часов, и гонят в неведомую даль. У них же на глазах поджигаются остающиеся запасы, а нередко и самые избы. Легко понять психологию таких принудительных беженцев. Едва ли добрые чувства у них накопляются в отношении той власти, которая допускает подобные не только для простого человека непонятные действия.

И вся эта сбитая с толку, раздраженная, измученная толпа сплошным потоком ка­тится но всем путям, мешая военным передвижениям и внося в тыло­вую жизнь полнейший беспорядок. Тащатся с нею повозки с домашним скарбом, бредет скот. Накормить, напоить, согреть все это множество, ко­нечно, немыслимо. Люди сотнями мрут от голода, холода, болезней. Детская смертность достигает ужасающих размеров.  По сторонам дорог валяются непогребенные трупы. Повсюду падаль и невыносимые миазмы. Широкою волною людская масса разливается по России, усугубляя повсюду тягости военного времени, создавая продовольственные кризисы, увеличивая дорого­визну жизни и возбуждая без того повышенное настроение на местах. Лишь в самое последнее время, когда зло уже успело стать стихийным, в Ставке начали понимать, что дольше так продолжаться не может и пошли на встречу настояниям правительства о привлечении к регулировке беженского движения гражданских властей. Избранные Советом Министров в качеств главно-уполномоченных по беженским делам на обоих фронтах Члены Государственного Совета Зубчанинов и Урусов приняты в Ставке благосклонно и получили обещание полной поддержки. Однако, трудно надеяться на быстрые успехи их миссии. Все настолько перепутано, что надо чуть ли не годы, чтобы разобраться в происходящем хаос и приучить военных начальников считаться со штатскими интересами.