The Worlds I See

Первым прорывом стало открытие "фузиформной лицевой области" - участка коры в височной доле размером не более кубического сантиметра, который, похоже, специально создан для распознавания человеческих лиц. Затем была обнаружена близлежащая "парагиппокампальная зона места", которая играет аналогичную роль при распознавании знакомых мест, например, кухни или часто посещаемой дороги. Еще одним открытием стала "экстрастриатная зона тела", которая помогает нам воспринимать физическую ориентацию окружающих, реагируя на присутствие рук, ног и тому подобного.

В этих структурах, известных как "нейронные корреляты" зрения, есть нечто особенное: похоже, они специально созданы. Каждая из них распознает одну категорию вещей и только ее - лица, знакомые места, позы тела и тому подобное, что объясняет поразительную скорость нашего восприятия в специфических задачах распознавания. Вместо того чтобы пытаться расшифровать их с нуля, деталь за деталью, специальная особенность нашей нейронной анатомии вступает в действие, чтобы распознать их почти мгновенно. С нашей точки зрения, это происходит без особых усилий.

С биологической точки зрения роль усилий в процессе говорит о многом. Эволюция до фанатизма скуповата и реагирует только на давление окружающей среды, настолько сильное, что альтернативой адаптации является вымирание. Чтобы способность была доведена до такой степени, чтобы сделать нечто сложное автоматическим, она должна иметь фундаментальное, даже исключительное значение.

Таким образом, зрение - это не только вопрос деталей того, что мы видим. Хотя изображения можно разложить на части и изучить в гранулярных терминах, предложенных исследователями вроде Трейсмана, особенно в жестко контролируемых лабораторных условиях, зрение, на которое мы полагаемся, чтобы выжить в хаотичном мире, имеет дело с вещами - предметами, людьми и местами. Действительно, на самых ранних этапах обработки информации мы воспринимаем окружающее не как совокупность цветов и контуров, а в категориях.

Какими бы захватывающими ни были эти находки сами по себе, они соединялись друг с другом еще более глубоким образом, словно береговая линия неизведанного континента. Каждая новая идея указывала на что-то большое, историческое, может быть, только ожидающее своего открытия, и это заставляло меня с еще большим нетерпением ждать результатов нашего эксперимента. Стоим ли мы на пороге прояснения понимания? Или более сложного?

 

В большинстве дней Пьетро пил капучино в середине дня в кафе Red Door на территории кампуса, и я начал ходить с ним. Мои личные финансы не позволяли мне иметь модную привычку пить кофе, но мне нравилось наблюдать за его процессом, начиная с индивидуального заказа, который он передавал бариста, и заканчивая осторожностью, с которой он добавлял только намек на коричневый сахар, и последующим деликатным помешиванием. После моих лет суеты это было приятным напоминанием о том, что стоит ценить более простые моменты жизни.

Сегодня, однако, причина моего прихода была более стратегической: результаты эксперимента были готовы, и я хотел поделиться ими немедленно. При всем внимании, которое Пьетро уделял своему ритуалу, с ним было легче разговаривать за кофе, чем за обедом, поскольку у него выработалась привычка расставлять наши подносы в виде красочных табло, которые он сравнивал с работами поп-художника Дэвида Хокни. Хотя поначалу это было забавно, его "коллажи Хокни", как он их называл, были для него в основном возможностью развлечь себя, пока я становился все более голодным, вспоминая, какой утонченной когда-то казалась его любовь к истории искусства.

Пока он делал первый глоток капучино, я открыла блокнот, в который переписала последние результаты, и начала читать их вслух. Я был горд тем, что после стольких трудов у меня появилось что-то осязаемое, но по мере того как я переходил к списку цифр, Пьетро становился таким же взволнованным, как и я.

"Фей-Фей, эти фигуры... Я имею в виду, они..."

"Я знаю! Они невероятные!"

Тест за тестом давал потрясающе четкую картину: наши испытуемые распознавали фотографии реальных сцен, даже когда их внимание было полностью сосредоточено на чем-то другом. Мы знали, что время реакции будет быстрым, но были застигнуты врасплох тем, насколько быстро, последовательно и точно испытуемые справлялись с задачей. Эта уникальная особенность мозга, способная определять бесчисленные визуальные концепции с удивительной разборчивостью и бешеной скоростью, оказалась не просто мощной - она оказалась практически автоматической.