The Мечты. Минор для мажора

- Слышу. Слышу, но учти и ты: я немедленно сделаю тест ДНК. Потому что я не намекаю. Я тебе открытым текстом говорю. Он Богдана.

- Не смей! – Женька угрожающе вскинула палец перед самым его носом. – Даже не думай! Ты не имеешь права. И я тебе не позволю.

Роман схватил ее за запястье – крепко, но небольно. И убрал руку от своего лица. Выглядел при этом крайне решительно.

- А что ты мне позволишь? Ты понимаешь, что с вероятностью процентов эдак на девяносто восемь-девяносто девять – это мой внук?

- Прежде всего он сын моей сестры.

- Это сын Богдана! – снова заорал Роман. – И что-то мне подсказывает, что он тоже об этом не знает! Потому что иначе... иначе...

Захлебнувшись этим «иначе» и не придумав продолжения, Моджеевский сунул руки в карманы, чтобы так не дрожали, и отвернулся к окну, пытаясь хотя бы немного прийти в себя. Не получалось. Перед мысленным взором все еще маячили голубые прямо до рези глаза Андрюши. У Богдана и сейчас были едва ли менее яркие. Так и не потускнели.

Сложно было не согласиться.

- Давай успокоимся, - примирительно проговорила Женя. – Завтра возвращается Юля, и я обещаю, что поговорю с ней. Хотя я и не понимаю, как такое вообще возможно. Да и Юлька бы не стала…

- Если у тебя есть другое объяснение их колоссальному сходству, то я внимательно слушаю, - глухо проговорил Роман.

- Я с ней поговорю. Но за ее спиной ты ничего делать не станешь.

- Если она будет врать, я... я не хочу тебе ничего обещать. Она твоя сестра, я все понимаю, но ты же видишь! Я же не слепой и не псих, Жека! Черт...

И на этих словах Моджеевский драматично растер грудь. Впрочем, игнорировать то, как сильно печет, было действительно сложно.

- Что значит «врать»! – она устало вздохнула. – Зачем ей врать? Ну сам подумай. И прекращай себя накручивать. Давай давление померяю.

Женя отобрала у него альбом и вложила в него Бодину фотографию.

- Нормально у меня все с давлением! Лучше ты подумай, почему она молчала. И где они могли пересечься... я не помню... я думал, они вообще не общаются.

- Ром, пожалуйста, - Женька подошла к мужу и прильнула к нему. – Я не хочу ничего придумывать. Давай подождем до завтра. И не говори сейчас ничего Богдану.

- Не скажу. Пока ты не побеседуешь с Юлькой, я буду молчать. Потом не ручаюсь, - Роман обнял ее и привлек к себе теснее: - Они же одно лицо, Жень. Правда?

- Правда, - согласилась Женя, - но как такое может быть...

- Как минимум, я за ним где-то недоглядел, - пробурчал Роман. – А ведь когда он был подростком, проводил беседу о контрацепции...

- Ты окончательно рехнулся, - усмехнулась Женя. – И теперь у тебя есть только два варианта. Либо ты идешь, спокойно доедаешь свой ужин и ждешь, пока я что-то выясню. Либо я вызову тебе скорую. Специализированную. Что выбираешь?

- Капли сердечные... попроси у Лены, я тут посижу, чтоб детей не пугать.

... безразличен февраль на календаре

***

Она всегда думала, что город весны – это Париж. Так было встроено в ее голову когда-то в детстве. Стереотип, конечно, но она отчетливо видела цветущую вишню на фоне Эйфелевой башни, как на картинках, которые обычно устанавливают на экран телефона или на рабочий стол компьютера.

Но никакая вишня в Париже, конечно же, в феврале не цвела даже в честь ее приезда. Это вообще зимний месяц. А улицы старинного и величественного города, который по какому-то недосмотру называли городом любви, казались серыми и даже немного грязными от разъедающего вполне себе живую душу и каменные стены стрит-арта.

И она хорошо знала, что в это же самое время в Солнечногорске набухают почки на престарелом миндальном дереве возле дома, в котором она выросла, а море – искрится под солнцем, пока еще холодное, но уже ловящее отражение весеннего неба. Солнечногорску безразличен февраль на календаре, он живет по своему собственному календарю, как и все города у моря.

Мечта сбылась. Она увидела Париж. Она почувствовала себя свободной. И она отчаянно хотела домой.

Хорошо, что у нее была всего лишь одна эта неделя. Она много ходила пешком, обошла и блошиные лавки, и антикварные магазины. Побывала у нескольких таких же, как она, экспертов, прости господи. Нашла некоторое количество редкостей. Денег на все, что хотелось, ей, конечно же, не хватило. Побывала в доме удивительной женщины в предместье Парижа, в городке Сен-Клу в двадцати минутах на поезде, следовавшем с вокзала Сен-Лазар. Дама жила там с начала тридцатых и не меняла своего места проживания почти век. Собственно, ради нее Юлька и приехала. Ее дочь держала настоящий музей, посвященный ювелирному делу, которым занимались здесь мужчины их семьи из поколения в поколение. Их изделия были редкостью, настоящим предметом роскоши, изготавливались вручную и пользовались в прошлом невероятной популярностью. И в них, помимо исключительной узнаваемости стиля, отразилось еще и течение времени – эпохи в мире моды, которые в двадцатом веке слишком быстро сменяли одна другую, пока не затерялись в эклектике. А стиль остался. Без него никуда.