The Мечты. Минор для мажора

Там Юля провела целый день. Пила кофе, слушала старушку, живо рассказывавшую о каких-то обыденных вещах из их ремесла, о котором Юлька и сама многое знала, но время это отнюдь не считала потерянным – этот опыт определенно должен был пригодиться ей в будущем, потому что к весне Олег обещал более-менее регулярно возить туристов. И может быть, она смогла бы сделать у себя что-то хотя бы в половину такое же самобытное, как нашла здесь. Здесь...

Здесь была и замечательная коллекция образцов самых разных ювелирных домов, куда там ее магазинчику. И самое главное – целый секретер записок, которые передавали музею владельцы тех изделий, которые попадали в руки двух хозяек. В них – слова благодарности за память и истории о тех людях, которые когда-то носили те или иные украшения. Юлька улыбалась – секретера у нее не было, но альбом с такими же письмами имелся. Настоящими, бумажными. Обнаруживать такие бонусы в своих посылках интереснее и приятнее вдвойне. И именно к ним она относилась как к настоящим сокровищам.

И они, такие записки, дают ей право не только на сухое изложение собственных знаний, но и на то, чтобы рассказывать о судьбах, о душах, о людях. Будто бы она – музейный смотритель. И именно это становилось ей интересным сейчас, когда она больше не чувствовала необходимости контролировать каждый свой жест и каждую свою эмоцию. Когда она снова видела вокруг себя людей. Когда дверца в клетке покосилась, и птичка, жившая в ней, выглядывала наружу, примеряясь, как ей взлететь.

Да, Париж не был весенним. Он был промозглым и неуютным, и его будто бы было мало, чтобы заткнуть собой дыру размером в космос, которая непонятно как помещалась внутри ее тела. Всего же прочего было много, как того космоса. Она много спала. Много гуляла. Много ела, будто бы была обычной туристкой. Выкладывала в сторис блога фотографии Сены и своих находок. Писала статьи. Потому что не прекращала работы, которую любила. Делала все, что ей хочется. И отчаянно скучала по дому, по сыну. И по... Богдану. И если с Андрюшкой она каждый вечер болтала по видеосвязи – без ее голоса он спать не ложился, то Моджеевскому позвонить не могла. Не могла даже позволить себе позвонить. Держалась. С трудом, но держалась, до тех пор, пока не оказывалась на той грани, когда готова была послать все к черту и все-таки набрать его номер. А потом вспоминала самое удивительное: а не было у нее его номера. До сих пор. У нее было все что угодно – его требования, его уговоры, его настойчивость. А телефона не было. И пока она добиралась до Инстаграма, в котором, может быть, получилось бы и сейчас найти его страницу, как она находила ее не раз в юности, снова пугалась. Себя.

Недели было бесконечно мало, чтобы хоть как-то разложить все по полочкам.

И недели оказалось слишком много, чтобы не чувствовать тоски.

А когда самолет под утро уносил ее домой, она думала о том, что наконец-то будет весна, пусть и среди февраля. В Солнечногорске по прогнозу +12, а значит, на солнце еще теплее. И неважно, что в любой момент может снова прихватить мороз. Юльке верилось в весну.

Ей верилось в весну в небе над Францией. Ей верилось в весну в Варшаве, где у нее была пересадка и возможность выпить кофе в аэропорту. Ей верилось в весну, когда она проходила паспортный контроль уже дома – потому что даже здесь, несколько севернее ее южного моря, было тепло настолько, что она не застегивала куртку.

На выходе из терминала даже размотала шарф. И наконец застыла на месте от неожиданности. Прямо по траектории ее движения, подпирая плечом опору навеса и в противовес движущейся муравейником толпе отъезжающих, встречающих и прочих присутствующих, стоял недвижимо Богдан Романович Моджеевский. В стильном костюме и модном расстегнутом в соответствии с температурой воздуха пальто он что-то внимательно изучал в телефоне. Под мышкой ярким пятном выделялся огромный букет разноцветных тюльпанов.

И словно почувствовав, что в кишащей вокруг него толпе замер кто-то еще, он поднял голову и поймал Юлин взгляд.

Ее сердце пропустило удар. Глаза скользнули по его лицу, по всему его виду, и под ребрами мучительно сладко дернулось. А потом сердце снова побежало вперед, отмеряя время этой их встречи. Вместе с ним, с сердцем, задвигалась и Юлька – к Богдану, чтобы остановиться в шаге и проговорить:

- Ты здесь ночевал или встал в пять утра, чтобы успеть?

Сделав оставшийся шаг к ней навстречу, Богдан поместил между ними букет и улыбнулся.

- А есть разница?

- Есть. Огромная. Я в пять вылетела, и посмотри на меня. А ты будто бы из салона только вышел.

- Смотрю, - он приблизил свое лицо к ее и глубоко вдохнул ее запах. – Ты потрясающе выглядишь!

И несмотря на то, что в неправдивости этого утверждения Юлька была целиком и полностью уверена, от его комплимента стало неожиданно тепло. Куда теплее, чем от погоды. Мимолетно удивившись этому, она взяла у него букет свободной рукой и прижала к лицу.

- Спасибо. Цветы красивые. Тебе Женька сдала, во сколько я прилетаю, да?